Звездолет возвращается на Землю (сборник)
Шрифт:
Зал быстро заполнялся. В сфероидах экранов присутствия, вмонтированных в овал стен, одно за другим появлялись изображения тех, кто был далеко отсюда. Приближалось начало заседания, и астронавты поспешили к своим местам.
Три человека, среди которых Олег узнал Председателя Высшего Совета, поднялись к столу президиума. Туда пригласили и Жубина.
Мало, очень мало времени имели участники Ассамблеи для подготовки. Внезапно возникшую задачу надо было решить правильно и срочно. Жубин говорил короткими, скупыми фразами и, как показалось Олегу, уж очень беспристрастно к возникшим разногласиям но поводу приземления «Победы».
Мягкая, удивительно спокойная рука легла на руку Олега. Он поднял голову и встретил сочувственный и в то же время осуждающий взгляд больших карих глаз Суперины: «Надо слушать».
Жубин отвечал на вопросы. Их было много. Жубин отвечал, а на демонстрационном экране появлялись чертежи лучевой установки и радиоволновой ракеты «Мгновение», похожей на головастика, звездная карта, исполосованная линиями и спиралями схемы решения — как приблизить «Победу».
Кто-то спросил:
— Как же можно использовать «Мгновение», если недавно сообщали, что на подготовку его к рейсу необходимо еще десять месяцев?
— Для планового рейса да, — ответил Жубин. — Для погони за «Победой» достаточно и четырех дней — на подготовку энергетического вещества.
Когда Жубин, отвечая на другие вопросы, назвал цифру, обозначающую необходимое количество энергии для лучевой установки, в зале ахнули. Стало тихо. Очень тихо. И в этой давящей тишине мрачнели лица людей. Потом седая сухонькая женщина в скромном темном костюме не то спросила, не то подумала вслух:
— И все же для Виктора Донцова нет спасения?
— Да. — Председатель Совета космонавтов опустил голову. — По тем данным, которыми мы располагаем в эту минуту.
Больше вопросов не было.
— Неуправляемый звездолет, — снова поднялся Председатель, — пройдет вне досягаемости существующих средств принудительного приземления. Есть два предложения, как приземлить «Победу», — послать в погоню новейшую ракету или применить луч — луч тяготения. Ракета есть, лучевой установки еще нет. И в том и в другом случае Донцов, находящийся вне защитной камеры, — обречен. Надо решать. Пусть сторонники вариантов скажут свое слово.
Георгий Павлович протянул руку к белой кнопке на столе, и шторы обособления, выдвинувшиеся откуда-то снизу, отгородили его от зала. Олег увидел через полупрозрачные стенки, как Гордеев поднялся во весь рост, а затем там, внутри, стало темно.
Сработала радиооптическая система. Над левой трибуной появилась чуть сутуловатая фигура и копна седых волос. Над правой трибуной-экраном — широкие плечи Бирзина. Председатель вопросительно посмотрел на обоих. Гордеев кашлянул:
— Говори, Бирзин…
Тот согласно кивнул.
— Страшно сказать, но нет, нет ни одного варианта приземления, который бы сохранил жизнь Виктора Донцова. Нет… Зато возможно спасение других. Экипаж «Победы» выполнил свой долг. Можно сказать, ценой жизни они добыли новые знания. Они сделали больше, чем могли. И они не только добыли, но и передали нам это новое. Теперь наш черед выполнить свой долг перед ними. В чем он? Спасти их любой ценой? Нет!
Ольга Доценко слушала Бирзина с округлившимися, полными слез глазами и тихо качала головой, соглашаясь с доводами академика. Суперина взглянула на нее и рассерженно фыркнула.
— Может быть, — продолжал, теперь уже громыхая, Бирзин, — это странно слышать, но это так. Поэтому я за прыжок «Мгновения». Через семь месяцев собственного времени «Мгновение» догонит «Победу». Правда, очередная звездная экспедиция уйдет в рейс на несколько лет позже. Но какое это имеет значение, если возвратятся они через тысячелетия! Донцов обречен, но сон сохранит тех, кто сейчас лежит в противоперегрузочных камерах «Победы»…
Сигнал вызова вспыхнул раз, другой, и на стол легла фотограмма. Суперина пробежала ее лихорадочно блестевшими глазами, и ее тонкая кисть потянулась к клавиатуре. На экранчике, вмонтированном в панель стола, появилось бледное, с упрямым подбородком, худощавое лицо пожилого мужчины. Это был Ланский, главный медицинский эксперт Ассамблеи. Он славился своей невозмутимостью и сейчас спокойно, даже холодно смотрел на взволнованную женщину. Эллен подняла фотограмму перед экранчиком так, чтобы Ланский мог ее прочитать.
С чувством удивления и растерянности слушал Олег Бирзина. Ведь прав. Спроси, например, его: что ценнее — жизнь или дело, ради которого живем, и он, не задумываясь, ответит: дело. И все же…
А Бирзин словно угадывал его мысли.
— Лучом, — продолжал он, — если он сработает, можно за несколько дней приземлить звездолет. Это полная гарантия спасения Перевощенко и Крылова. Но если бы они знали, во что это обойдется Земле, если бы они могли выразить свое мнение, то сказали бы: «Мы подождем…».
Сигнал председательствующего прервал Бирзина. Ланский попросил слова для внеочередного заявления. Ровным голосом он зачитал копию фотограммы. Той самой, что лежала перед Супериной.
— Расшифрованы биозаписи из камеры Перевощенко, переданные в числе других сообщений экспресс-информации с «Победы». Заключение медицинской экспертизы: прогрессирующее падение частоты дыхания и биения сердца. Острая недостаточность кровоснабжения мозга начнется примерно через десять-двенадцать недель. В таком же состоянии и Крылов, может быть, только исход наступит несколько позже.
— Печально, — покачал головой Бирзин, когда Ланский сел. — Очень печально. Но я не сомневаюсь, что каждый из них сказал бы: лучше смерть, чем спасение ценой многих лишений на Земле. Это сказал бы каждый из нас! Каждый! Здесь называли цифру — потребность в электроэнергии для работы лучевой установки. Это почти столько, сколько израсходовано человечеством с того дня, когда зажглась первая электролампочка. Если бы можно было через два часа начать аккумулировать всю вырабатываемую на Земле электроэнергию, то, пожалуй, и успели бы накопить необходимое количество. Но это значит — шесть суток в холоде и темноте, без транспорта, без связи… Это на шесть суток остановить все заводы и фабрики, все машины на полях. Это — заморозить полярные области, превратить их в ледники и болота, погубить труд многих поколений. Человечество не только будет отброшено назад, не только будет уничтожено созданное, но мы загубим и то, что предстоит сделать. К накоплению энергии мы сможем приступить в лучшем случае через сутки. Значит, придется забрать то, что накоплено для выполнения перспективных планов. Ну, хорошо, мы у себя в институте «заморозим» программу передачи на Марс лучистой энергии. Марс станет «жилой» планетой на двадцать-тридцать лет позже. Он подождет. А как другие? Как откажутся люди от того, чему отдана вся жизнь?! Вот почему я за «Мгновение»! Теперь пусть говорит Гордеев.