Звезды Сан-Сесильо

Барри Сьюзен

Лайзу растрогали жалобный голос и вздох, последовавший за этими словами, и она покровительственно прижала к себе маленькую фигурку.

Ей показалось, что она видит, как частички разрозненной мозаики становятся на свои места… Роскошная рыжеволосая женщина, обедавшая с доктором Фернандесом… Он проявляет мало любви к ребенку, несомненно потому, что его сердце разбито смертью жены, в которой он, как и всякий мужчина, обвинял ребенка. И теперь, почти через девять лет, он собирался утешиться с кузиной, так похожей на его жену!

Вероятно, его

также оскорбляла некрасивая внешность дочери, тогда как его жена была такой красавицей. Это еще одна причина, почему он обходился с ней так резко. Необоснованно резко.

Когда они возвращались к машине, у Лайзы было такое чувство, что вилла, в конце концов, не так уж восхитительна, а заросший сад — просто преступление перед хозяевами виллы. Даже солнце не казалось ей таким золотистым, как прежде, а сосны вообще загораживали свет.

Если уж она осталась здесь жить, она никогда не уедет отсюда такой, какой приехала сюда, — его клеймо пройдет через ее сердце, как тень от сосен на выстланном плитами полу дворика, но в отличие от этой тени, оставив свой неизгладимый след. Она была так уверена в этом, что села в машину абсолютно молча, и доктор Фернандес, включая зажигание, посмотрел на нее с некоторым любопытством.

ГЛАВА 4

На обратном пути он задал ей несколько сугубо личных вопросов, и она автоматически отвечала на них, все еще пытаясь избавиться от влияния тех последних мгновений на вилле.

— Вы должны простить меня, если вам кажется, что я вторгаюсь в ванту жизнь, — промолвил доктор, — но в данных обстоятельствах мне бы хотелось, чтобы все было выяснено. Вас действительно больше ничего не связывает с вашей страной?

— Нет. — Она, казалось, на мгновение заколебалась. — Ничего, это правда.

— Что вы имеете в виду?

— У меня только дальние родственники. — Лайза печально улыбнулась. — Но они вряд ли идут в расчет, не так ли?

— В Англии — вероятно, — признал он, — но в Испании мы придаем семье довольно большое значение. Семья по-настоящему дорога сердцу каждого испанца. Мы не расстаемся и не теряем связи друг с другом, как это, похоже, происходит у вас. — Он нахмурился, глядя на дорогу перед собой, и, кажется, не одобрял англичан с их обычаями.

Лайза ловила себя на том, что ей интересно, в каких кругах он вращается в Мадриде и можно ли судить по этому худому умному лицу, что он находится в зените своей известности, а она подозревала, что это так и есть. Он не только производил впечатление умного человека, но был богат, что свидетельствовало об успехе.

— В Испании, например, молодая женщина вашего возраста вряд ли искала бы средства к существованию. Кто-нибудь из ее семьи почти наверняка взял бы ее под крылышко, и, вероятно, она бы вышла замуж, а брачный контракт был бы составлен в ее пользу.

— А мы в Англии предпочитаем заключать свои брачные контракты, когда решаем выйти замуж, — решительно ответила она.

Хулио продолжал пристально всматриваться в дорогу, поглощавшую

все его внимание. Он только слегка пожал плечами.

— Я ведь просто заметил, что в нашей стране ваше положение было бы более прочным. Однако, — преодолев крутой поворот, продолжил он, — я пытался выяснить, насколько вы свободны в своих решениях и не связывает ли вас с родиной что-нибудь, кроме уз крови, что может заставить вас затосковать по Англии после нескольких недель, проведенных здесь.

— Вы имеете в виду, — она предательски покраснела, хотя он и не смотрел на нее, — не помолвлена ли я?

— У вас нет обручального кольца, но ваше сердце может быть занято! — чуть заметно улыбнулся он, когда она искоса взглянула на него.

— Я — нет, я не… Я хочу сказать, что у меня никого нет!

— Это самое предпочтительное, — произнес он таким тоном, словно с его дороги убрали последнее препятствие. — Вы легче адаптируетесь, если у вас в Англии не осталось никаких сердечных привязанностей и ностальгия не помешает вам выполнять вашу работу. От тех, кого я нанимаю, я требую хорошей работы и сосредоточенности, а также преданности в моих делах. — Он бросил на нее мимолетный взгляд. — Я задаю вам слишком много вопросов, мисс Уоринг? Не забывайте, что это мой единственный ребенок и его я доверяю вам, а вы будете предоставлены самой себе в мое отсутствие!

— Да, я вас отлично понимаю! — Но именно в этот момент Лайза усомнилась, следует ли ей поступать к нему на работу, не разумнее ли передумать и извиниться за свой отказ.

Он как-то необычайно хладнокровно говорил о ее сердечных привязанностях, словно надеялся привить ей иммунитет против них, по крайней мере пока она будет работать у него.

— Вероятно, — неожиданно предположила она, — вы хотели бы получить обо мне более исчерпывающие сведения, прежде чем серьезно решить, стоит ли доверять мне девочку?

— Нет, — он покачал головой так, как будто не видел в этом предположении ничего странного, но уже принял решение. — У меня складывается впечатление, что вы с Жиа отлично поладите, а это самое важное. Так что, если экономка и ее муж завтра вернутся, а они не очень далеко, я бы хотел, чтобы вы переехали на виллу послезавтра, и разумеется, вместе с Жиа.

— Вы совершенно уверены, что я соглашусь? — услышала она свой шепот, испуганная тем, что этот испанский эпизод — а это, конечно, не более чем эпизод — получил такое неразумное продолжение.

Когда они вернулись в отель, мисс Гримторп занялась Жианеттой, и Лайза подумала, что ни за что на свете не взяла бы такую женщину в няни девятилетнему ребенку — уж больно сурова была эта няня. На Лайзу она смотрела с упреком, как будто девушка отняла у нее работу, потерю которой не могло возместить и месячное жалованье.

Конечно, отказ от услуг мисс Гримторп характеризовал ее, но Лайза была так взволнована и обеспокоена всякими невольными мыслями, что не могла почувствовать удовлетворения от того, что предпочли ее.