Звёзды Сибири
Шрифт:
— Да вот как — освобожусь, так нас зарегистрируют, — сказал Володя. — А теперь нам важно только благословение Божие.
— Ну что же, — сказал старичок. — Да будет воля Божия. И ты, и она — хорошие наши, и вы достойны друг друга.
Володя написал Паше о своей радости и возможности теперь вступить в брак. Просил не замедлить приехать. Получив его письмо, Паша тут же собралась. Никогда у неё не было мысли о приданом, и оно не существовало, не было у неё и мысли о венчальном платье, да его и не было. И теперь, собираясь на свою свадьбу, она осмотрела свои платья. Все они были
По приезду Паши, Володя, несмотря на заключение, радовался как все женихи. Он побывал в парикмахерской, тщательно побрился, подстригся, освежился. Привёл в порядок свой костюм, тщательно проверил перед зеркалом, как сидит галстук. Наконец, настал долгожданный час! В простой комнате деревянного бедного дома без всякого убранства совершалась их свадьба.
Их было трое: брат-пресвитер, Володя и Паша. После молитвы, произнесённой старцем, они тихо спели: «Господь пребудь Ты с нами, И нас веди всегда, Премудрыми путями К источнику добра».
Они сели на табуретки, стульев здесь не было, перед столом, за которым стоял пресвитер, раскрыв Библию.
— Я вам прочту, — начал он, — а спеть-то не смогу, я не певец. Эх, Володя, Пашенька! Сколько вы пели брачных гимнов на свадьбах, а вам-то и спеть некому. — На глазах старика появились слёзы.
— Эх вы, горестные мои, — и он заплакал. Невольно и у Паши и у Володи навернулись слёзы. Это была свадьба в слезах. Он прочёл им чудное место из послания к Ефесянам 5 глава 22-33 стихи. Тихим слабым старческим голосом он наставлял Пашу и Володю. Глубокая любовь и желание великого Божьего благословения слышались в голосе старца. Преклонив колени, со слезами он молился о них, умоляя, чтобы Сам Иисус Своими пронзёнными руками благословил их на начало новой жизни. Горячо молился Володя, вновь и вновь предавая путь своей жизни и путь своей спутницы в руки Спасителя. От всей души просила Паша Господа помочь ей быть верной спутницей этого брата, дарованного ей, с которым она готова была разделить все тяжести его невзгод. Ни свадебного обеда, ни торжественных пожеланий, ни подарков, ничего не было. Был только мир, глубокий мир в душе и твёрдая уверенность, что их семейный союз — воля Божия.
— Вот теперь мы — муж и жена, — сказал Володя, когда они шли по улице и она провожала его.
— Да, это всё как во сне, — сказала Паша, — не думала я никогда и не мечтала ни в детстве, ни в ранней юности. Да будет воля Божия!
Не доходя до ворот, они крепко обнялись, поцеловались, и Володя торопливо зашагал туда, где ждали его. А она пошла на станцию, купила билет и уехала. Так началась их жизнь, мужа и жены, жизнь по-прежнему тяжёлой разлуки.
Соседи, где жила Паша, тоже узнали о странном её браке, и, здороваясь с ней, не поздравляли её, а смеялись.
— Ну, Паша, теперь не знаю, что ты, что называется ни вдова, ни мужняя жена. И дал Бог тебе счастье, просто не пожелаю никому такого несчастья...
Паша слышала, что первые месяцы молодожёны живут в особой любви. Эти месяцы в народе называются медовыми, и после люди всю жизнь вспоминают это счастье первой любви. Ничего подобного в их жизни не было. По-прежнему та же разлука, те же письма... И чем мог порадовать Володя свою молодую жену? Он был беден, и не мог купить ей ни платья, ни сделать какого-либо подарка. Он был далеко от неё, и не мог согреть её своими ласками. Единственно, что он мог, это писать ей стихи. И он писал:
СВОЕМУ ДРУГУ ЖИЗНИ.
Ты здесь, со мной, мой милый друг сердечный,
А помнишь ты тот чудный день,
Когда Союзом нас соединил Предвечный,
И стали мы одно и навсегда.
Всё было сном и было как-то чудно,
Что нас влекло друг к другу безрассудно,
Всё было в том таинственно и свято.
Вот всё, чем жизнь наша обильна и богата.
Посредник был Единственный меж нами.
Ты знаешь всё... Могу ль тебе писать...
Как сладко было и думать, и читать,
И часто, часто с чувством и слезами.
И было так не дни, а больше года,
Лишь с нами не была желанная свобода.
Нам думалось, свобода скоро придет,
И напоследок жизнь нисколько не обидит.
Мы ждать решали дальних дней, но нет,
Настал тот час, исполнился обет.
Так вот с тех пор прошло не больше года,
Обет уж жизнь, но не пришла свобода.
В тиши ночной пред утром и над нами
Свершилось всё священными словами.
Мой милый друг, уже проходит год,
Как мы живём средь горя и невзгод,
И тянешь ты нужду чужую, горе,
На что всё это и зачем тебе?
Ведь ты взяла всё на себя не впору,
И покорилась ты такой своей судьбе.
А сколько уж тобою слёз пролито,
Судьба ли это раннею порой?
Мой друг! Поверь, ничто мной не забыто,
И плачу я такою же слезой.
Меня познала ты, и раньше не любила.
Но горе вот — и вот твоя любовь.
Так, значит, ты такая всей душой,
Что не могла вся жизнь тебя опутать.
Связалась ты любовью не со мной,
Но ты других привыкла горе слушать.
О, подвиг твой! Как он велик и славен!
Кто делал так что-либо из людей?
Великий тот, кто жертвовал всё людям,
И ты взросла в потоке тех идей.
Я узник здесь, о том всё говорило,
Ты посещался, был тебе чужой.
Но ты свои наветы мне дарила,
И всюду ты как ангел неземной.
Усну ли я? Ты вот во сне пред мною.
Всё также милая, великая душой,
И льются ласки тёплые тобою
Пред мной обильной тихою рекой.
Иду ли днём на труд мой принуждённый,
Ты в мыслях тоже, как во сне,
И на труде — с улыбкой умилённой —
Так я живу и так приятно мне.
Теперь моя ты, так же как неволя,
Конец уж близок, ты сердце не томи,
Познай, мой друг, что Божия здесь воля —
И всё безропотно от жизни ты прими.
Не плачь, мой друг, не лей ты свои слёзы,
Себя средь горя хоть немного пощади.