Звезды светят вниз (Звезды сияют с небес)
Шрифт:
Но за одним месяцем шел следующий, год сменялся новым, а от деда не было и весточки. Лара смирилась.
Видимо, всю жизнь ей суждено провести здесь, в опостылевшем Глэйс-Бэй.
Глава 4
Подростку Глэйс-Бэй предоставлял широчайшее поле деятельности: сообразуясь со временем года, молодежь играла в футбол или хоккей, зимой были коньки и лыжи, летом – рыбалка, множество забав на воде, и независимо от погоды всегда имелась возможность пойти в зал для боулинга. После уроков мальчишки и девчонки любили собираться в аптеке «У Карла»: хозяин заведения выставлял на высокий прилавок бутылочки с прохладительными напитками, тарелки со сладостями, чашечки с кофе.
Но для Лары этих соблазнов не существовало. Каждый день она вставала в пять утра, чтобы помочь Берте приготовить для постояльцев завтрак и убрать в комнатах, а затем шла в школу. Когда уроки заканчивались, ей нужно было торопиться назад, в пансионат, и накрывать на общем столе ужин. Вместе с кухаркой Лара подавала голодным мужчинам еду, мыла посуду.
Большинство жильцов пансионата предпочитали исконно шотландские блюда: картофельную запеканку, поджаренный черный хлеб с чесноком, тушеную капусту с уксусной подливой и фаршированный овощами рубец. Но фаворитом всегда оставался «угольный пирог» – адская по остроте смесь рубленой говядины и специй, запеченная в тонко раскатанном тесте, на приготовление которого уходило не меньше фунта муки.
Ловя обрывки застольных разговоров, Лара как бы воочию видела перед собой полные сдержанной красоты пейзажи Хайлендс [4] . Там лежали земли ее предков – тех единственных человеческих существ, с которыми душа поддерживала незримую, почти неосязаемую связь. Жильцы частенько упоминали о Большой долине, где под неярким солнцем поблескивали зеркала озер Лох-Несс, Лохи, Линии, о крошечных островках, рассыпанных к западу от морского побережья.
4
Хайлендс – Северное нагорье, расположенное на северо-западе Шотландии.
В углу зала стояло старенькое, разбитое пианино. Поздними вечерами мужчины собирались вокруг него и неуверенными, но исполненными чувства голосами пели песни далекой родины: «Малышка Энни», «Поле ржи», «Холмы у дома».
Раз в году жители Глэйс-Бэй выходили на праздничное шествие. Шотландцы облачались в национальные костюмы и под заунывные звуки волынок с гордостью маршировали по улицам.
– Почему мужчины надевают юбки? – спросила однажды Лара у Мунго.
Максуин хмуро повел бровями.
– Это не юбка, моя славная. Это килт. Наши с тобой предки носили его уже много сотен лет назад. Верхнюю часть тела горцы укрывали пледом, а ноги оставляли свободными, чтобы легче было преследовать дичь или спасаться от врага. По ночам толстая ткань служила им и одеялом, и подстилкой.
Лара с наслаждением вслушивалась в названия шотландских деревень: Бредолбэйн-Гленфиннан, Килбрайд, Килнинвер, Килмайкл. Она уже знала, что «кил» означает скит средневекового отшельника, что если имя деревеньки начинается с «инвер» или «абер», то она почти наверняка лежит у истока реки. Присутствие в названии слога «страт» указывало на расположение в долине, а «бад» – в лесу или рощице.
Ни одного вечера не проходило за столом без ожесточенных споров. Шотландцы готовы были биться об заклад по любому поводу. Прадеды многих принадлежали к воинственным кланам, и правнуки считали себя обязанными не уронить чести ни перед кем не склонявших головы предков.
– Род Брюсов не отличался храбростью. От англичан они бежали с трусливым подвыванием, как шелудивые псы.
– Ты, Кен, несешь несусветную чушь, как обычно. Брюс-то как раз и встал первым против англичан. Это Стюарты покрыли себя вечным позором.
– Болван! У вас дома все такие недоумки?
Атмосфера за столом медленно накалялась.
– А ты знаешь, чего Шотландии не хватало? Толковых вождей вроде Роберта Второго. Вот это был настоящий рыцарь. И детей успел настругать – двадцать одного сына!
– Да, зато половину их произвели на свет какие-то уличные девки.
Диспут исподволь перетекал в иное русло.
Лара слушала и не могла поверить: неужели им интересно спорить о том, что было шесть сотен лет тому назад?
Видя смущение девушки, Максуин советовал:
– Не принимай их болтовню близко к сердцу, ласточка. Шотландец затеет драку и в пустом доме.
Масла в огонь ее воображения подлили строки Вальтера Скотта:
Вот юный Лохинвар ступил на поле боя — Храбрей воителя по всей границе нет. В руке его лишь меч, и ни к чему доспехи. Любовник пылкий, в битве он неустрашим — Где рыцаря найдешь достойней?Далее в поэме говорилось о том, как Лохинвар, рискуя жизнью, спас свою возлюбленную, которую жестокосердные родители выдали замуж за другого:
Любовник пылкий, в битве он неустрашим — Где рыцаря найдешь галантней?Придет время, думала Лара, сюда явится прекрасный Лохинвар, чтобы спасти и меня.
Однажды, когда Лара наводила порядок в кухне, под руку ей попалась страница из рекламного журнала. С глянцевого листка на нее смотрел высокий мужественный блондин в темно-синем фраке с белоснежной бабочкой под уголками стоячего воротничка сорочки. Пронзительно-голубые глаза и едва заметная улыбка делали молодого человека похожим на принца. Вот он, мой Лохинвар. Он уже здесь, он ищет меня. Я буду стоять у раковины, мыть посуду, а он бесшумно подойдет сзади, обнимет мои плечи, негромко скажет: «Позвольте, я вам помогу». Тогда я повернусь, загляну ему прямо в душу и спрошу: «Вы можете вытереть тарелки?»
Голос Берты за ее спиной произнес:
– Могу я – что?
Лара оглянулась. Господи, да она грезила вслух! Кухарка стояла совсем рядом.
– Ничего.
Больше всего дух ее захватывали рассказы о злопамятных расчистках земель [5] . Истории эти продолжались из вечера в вечер, но ничуть не надоедали.
– Давай-ка еще раз, – просила Лара, и Максуин никогда ей не отказывал.
– Пошло это все с 1792-го и тянулось, чтоб не соврать, лет семьдесят. Первый год кампании назвали тогда Бладхна нан Ко-арах, то есть годом Овцы. Землевладельцы решили, что стада овец принесут им куда большую прибыль, чем нищие арендаторы. В Хайлендс потянулись огромные гурты скота, и вскоре люди поняли: животные смогут тут безбедно прокормиться всю зиму. Так было положено начало расчисткам.
5
Расчистка земель – захват общинных пастбищ крупными землевладельцами и сгон с земли мелких фермеров в конце XVIII – начале XIX в. в Шотландии. Многие разорившиеся фермеры эмигрировали в США и Канаду.