Звоночек 4
Шрифт:
Третьего июля захватить с наскока Вильно не получилось. Разведбат 13-й танковой, наткнувшись в городе на части двух польских пехотных дивизий, изготовившихся к упорной обороне, понеся потери, отступил и занялся, в ожидании подхода главных сил КМГ Потапова, разведкой окрестностей, выслав дозоры в сторону литовской границы, Лиды и Гродно. Четвертого числа Вильно был окружен силами наших 13-й и 15-й танковых дивизий, 14-я была развернута фронтом на север на участке свыше 25 километров для обеспечения от группировки в «литовском аппендиксе», а кавкорпус наблюдал за южным направлением Лида-Гродно, перехватив все сколько-нибудь проходимые дороги. КМГ вела разведку и приводила в порядок свои части после форсированного марша. Я догнал основные силы только пятого числа, развернув АТРБ восточнее Новой Вильни, куда вскоре должен был подойти и ремонтный поезд. К счастью поляки сумели разрушить железнодорожные пути лишь на небольшом участке, проходившем через их главные позиции, который был быстро восстановлен нашими военными железнодорожниками, уже успевшими пропустить к нам на подмогу дивизион бронепоездов. Его техническое обеспечение также легло на мои плечи. В качестве
Простой народ от войны страдать не должен! Так считал я, так считали и мои подчиненные. Но вот всевозможных «эксплуататоров» раскулачить — святое дело! Поэтому в панских усадьбах мы брали не только трактора, но и продовольствие для прибившихся к нам полутора тысяч пленных. Именно прибившихся, а не захваченных. Те польские войска, которые попали под каток нашего 5-го танкового и Кубанского кавалерийского корпусов, были рассеяны, лишены организации и снабжения и небольшими группами шарахались сейчас по окрестностям. Так как это были второочередные дивизии, развернутые по мобилизации в восточных польских областях, то местные белорусы, с оружием и без, просто разбрелись по домам, даже и не думая воевать за Польшу. Другую часть личного состава польских войск составляли украинцы. Меньшая их часть, которой с советской властью было совсем не по пути, сбилась в банды и занялась грабежом и резней. Страдали не только поляки, но и местные жители, литовцы, белорусы, евреи. Просто потому, что бандитам очень хотелось жрать. А уж если им в руки попадали польские военные, тем паче — офицеры, то они могли только пожалеть, что дожили до этого момента. Одну такую банду, грабившую хутор, накрыла на горячем разведрота 652-го мотострелкового полка 14-й танковой дивизии и, после короткого боя, захватила десяток грабителей, которых прилюдно повесили по приговору военного трибунала в Новой Вильне. Случай способствовал тому, что и так немало помогавшие нам местные жители фактически стали лучшими нашими разведчиками, не только сообщая о появлении групп окруженцев, но и выслеживая их, работая проводниками. Большая же часть украинцев, связав либо перебив в своих подразделениях поляков, просто выходила к нашим войскам, выбирая именно тыловиков, наподобие нас. Понятно, подальше от войны, поближе к кухне. Точно так же поступали и выжившие в лесу польские офицеры и подофицеры, которым смерть грозила отовсюду, но от нас в наименьшей степени. Только-только оказавшись в плену, пане офицеры, коих набралось около трехсот человек, сразу же стали качать права, требуя, чтоб мои бойцы им чуть ли не прислуживали и с негодованием отказываясь выполнять любую работу. Пришлось взять их на пушку, построив и объявив, что раз они мне бесполезны, в отличие от рядовых, то я отправляю их в тыл под конвоем их же бывших подчиненных, перешедших на сторону Красной Армии, поскольку своих бойцов выделить не могу. Поляки резко сбледнули с лица, осознав перспективу, и чуть ли не на коленях умоляли меня оставить их при АТРБ, божась, что будут паиньками. Пришлось поверить. И действительно, шипя на нас втихомолку по-польски, тем не менее, комсостав разбитой нами армии, набивая кровавые мозоли, махал лопатами на отрывке капониров под машины не только не хуже украинцев, но и оставляя их по объему перемещенного грунта далеко позади.
Чтобы, во избежание, не вставать постоем у обывателей, лагерь я приказал разбить в поле у дороги на правом берегу Вилейки, между Мичкунами, стоявшими на левом, и деревней Мозейки, у проходившей в двух с небольшим километрах западнее железной дороги. До Вильно отсюда было около двенадцати километров, что гарантировало от артобстрела. Пленных, кроме природных поляков, мы совсем не охраняли. Да и за теми приглядывали получившие оружие их бывшие подчиненные. Покидать же общий лагерь, обозначенный отрытыми под технику капонирами, без приказа или разрешения не разрешалось никому, ни пленным, ни бойцам РККА.
— Что у тебя здесь происходит?! — недовольно ворчал приехавший к следующему вечеру навестить меня и моих бойцов полковой комиссар Попель. — Пленные с оружием ходят, красный флаг, как парус у фрегата вывесил на мачте! Врученный где?
— Не пленные, товарищ полковой комиссар, — а бойцы вспомогательных рот из сознательных элементов разбитого Войска польского, перешедшие добровольно на сторону РККА. Между прочим, пропущенные через особый отдел и не вызвавшие подозрений. Большинство — уроженцы западной Украины. И не ходят, а несут охрану периметра лагеря автотанковой базы. Что касается флага, то на наших летунов цветных дымов не напасешься себя обозначать. Носятся, как мухи над фекалиями, того
— Самовольничаешь, — продолжал ворчать Попель. — Зачем тебе эти пленные сдались? Своих бойцов нет?
— Свои бойцы — все как один мастера и при деле, трофеи ремонтируют. Коли уж вы так воюете, что нам работы нет. А безделье — прямой путь к разложению.
— А ну, как перебьют они вас?
— С чего бы? Мужики в переплет попали, так что и деваться-то им некуда. Или к нам или в банды. Они в банды не пошли и уже этим располагают. И зуб у них на поляков вырос огромный. А слышал бы ты, как они меж собой про СССР говорят, как про землю обетованную! — стал я горячо заступаться за уже своих новоявленных бойцов, пусть пока и в польской форме с красными повязками на рукавах, но вдруг запнулся и резко сменил тему. — А в Гражданскую как воевали? Из Белой в Красную армию не переходили ли? Вот и здесь один к одному. И вообще, — усмехнулся я и пропел куплет из «Сентиментального марша» Булата Окуджавы:
Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся, Какое новое сраженье ни покачнуло б шар земной, Я все равно паду на той, на той единственной гражданской, И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.— Сплюнь! — одернул меня комиссар.
— А вы, товарищ Попель, в сознательность народных масс, похоже, не очень-то и верите? — прищурившись, перешел я в наступление. Не век же мне оправдываться! — Не доверяете трудовому крестьянству, вставшему на сторону Советской Власти?
— Как же я не доверяю? Доверяю! Но сперва победить надо, разобраться, кто есть кто! А как попало доверять — себе дороже!
— Ну так победили уже их. Да они, по совести говоря, не особо нам и сопротивлялись. Иначе б мы к Вильно так быстро не вышли. У меня здесь только сознательных тысяча двести человек! Кормить их задарма? Из каких таких запасов? Мне продовольствия строго на списочный состав отпускают и ни грамма больше! Что, пленных надо голодом уморить или сразу расстрелять, чтоб не мучились?
— В тыл отправь…
— Где он, тот тыл? До границы больше ста километров! И кто их конвоировать туда будет? Мои слесаря, сварщики и фрезеровщики? Я, между прочим, Кирпоносу о прибившихся ко мне людях докладывал, но ему видно недосуг! А раз так, то я своей волей направляю энергию масс в организованное и позитивное русло! Стрелкового оружия насобирали на два с лишним полка, одних французских винтовок МАС36 больше восьмисот штук, не говоря уж о, собственно, польских. Пулеметов — сотни! Любые! Шательро, Гочкиссы, Браунинги, станковые, ручные, даже два десятка крупнокалиберных! А еще у меня пушки и минометы есть! Значит, будут у меня свои охранные пулеметные роты. Одну уж, в пять взводов по тридцать человек и шесть станкачей, как видишь, сформировал. Как остальных пленных особый отдел проверит, тоже вооружу. Потому, как они у меня уже есть, просто на хозяйстве используются. Будет на каждый мой батальон по одному охранно-пулеметному. Командовать ротами мои ж военинженеры будут. По совместительству. И вообще, захваченными ресурсами штаб корпуса распоряжается нерационально, такое мое личное мнение.
— Ну, как знаешь, — махнул рукой, видя, что я закусил удила и давать украинцев в обиду не собираюсь, Попель. — Останусь у тебя до вечера и заночую. Посмотрю, как вы тут с пленными разбираетесь, поговорю с людьми.
Я повел Попеля по своему лагерю, растянувшемуся на полкилометра в длину и метров на двести в ширину, ограниченному с трех сторон оврагом, дорогой и рекой Вилейкой, четвертое направление которого, в сторону поля, было открыто. Периметр у нас был построен из обращенных выездами внутрь капониров и напоминал бастионный фронт стародавней фортеции. Роль куртин выполняли самодельные рогатки-заграждения и траншеи за ними, вырытые, чтоб люди бездельем не маялись и лишние мысли им в голову не лезли. Везде, на валах капониров и в траншеях были подготовлены и кое-где уже заняты, контролируя стволами все вокруг, пулеметные позиции. Как говорится, если людей нечем занять — совершенствуй оборону, это дело бесконечное. Если неделю простоим, у меня и противотанковые рвы и ДЗОТы здесь будут. До ближайшего леса километр всего.
Постепенно обойдя все подразделения и наши, и пленных, мы добрались до особистов, которые втроем, в присутствии моих комиссаров, опрашивали, вызывая к себе поодиночке украинцев. Видно было, что это им уже изрядно поднадоело и работа шла без интереса. Поглядев на всю эту мороку, я решил разрубить гордиев узел единым махом и, с благословения полкового комиссара, который сам уже достаточно насмотрелся и наговорился, приказал построить всех непроверенных. Обращение мое к ним было коротким.
— Солдаты Войска польского! Так как большинство из вас не является природными поляками, а угнетаемыми в панской Польше украинцами и белорусами, перенесшими множество обид от представителей и властей так называемой титульной нации, мы предоставляем вам возможность и право сражаться плечом к плечу с бойцами РККА за освобождение Украины и Белоруссии от польского ига! Польша будет разбита и очень скоро. Украина и Белоруссия будут свободными. Каждый из вас сейчас может сделать свой выбор. Или остаться военнопленным, за что вас никто не упрекнет, но и потом, когда вы станете гражданами СССР, не поблагодарит. Или вернуться домой освободителями, бойцами РККА. Имейте в виду, что с военнопленных взятки гладки, но тот, кто принес присягу в РККА, за нарушение ее карается сурово. К вам это относится вдвойне. Любое предательство, трусость, своеволие, неподчинение приказам командиров, грубое нарушение дисциплины — расстрел. Поэтому, кто в себе неуверен, останьтесь на месте. Желающие принести присягу и вступить в ряды РККА, пять шагов вперед!