Звоночек 4
Шрифт:
Несмотря на грозное предупреждение, на месте осталось не больше полутора сот человек, остальные вышли. Три взводных коробочки вообще, коротко пошептались, после чего из строя вышли капралы и скомандовали те самые пять шагов. Выбор сделан. Пленным — лопаты. Новым бойцам, после принесения присяги — оружие. Так как читать по-русски умели далеко не все, то повторяли, выходя поодиночке перед строем, за комиссаром, а расписывались уже сами. Так, в один день, я заимел себе шесть пулеметных рот, вооруженных, чтобы отличать по звуку выстрела, французскими винтовками МАС36 и ста восьмьюдесятью станкачами, двадцать четыре из которых — крупнокалиберные польские браунинги и таким же количеством ручников.
Насколько своевременным это было, показало уже утро девятого июля. Накануне вокруг Вильно загрохотало — дивизии 5-го
На заре 9-го числа я, по своему обыкновению, делал зарядку, упражняясь сразу с двумя мечами, своим и японским подарком. Такое начало дня неизменно предавало мне бодрости до самой глубокой ночи, будто я получал инъекцию сильного энергетика от своих загадочных клинков. Но сегодня, танцуя с мечами на узком гребне вала капонира, чтобы потренировать интуитивную устойчивость на ограниченной поверхности, при очередном развороте я увидел в алых лучах зари какое-то шевеление у леса на севере между Мозейками и высотой 167. До него было больше километра и сразу разобрать, что это там движется, перетекая из одной формы в другую, я сразу не смог. Часовые же наши, дежурившие у пулеметов ниже, вообще, похоже, ничего не заметили. Как завороженный я смотрел, напрягая глаза, и понял, что это в полной тишине идет шагом, развернувшись лавой, конница.
— Тревога! В ружье!!! — заорал я, не разбираясь, наша она или польская, береженого, как известно, Бог бережет. В лагере спустя секунды раздались громкие, звонкие удары по железу и вскоре послышался топот сотен ног. В поле нам ответили горны и в алом свете первых лучей солнца блеснули вскинутые вверх клинки. Кавалерия перешла в галоп, давя грохотом копыт и стремительно сокращая дистанцию. Шестьсот метров, пятьсот, четыреста… Строй поляков из правильных шеренг, втягиваясь как в воронку между оврагом и Вилейкой, сбивался в плотную глубокую массу.
— Без команды огня не открывать! — заорал я, краем глаза видя, как мои бойцы занимают позиции и приводят в готовность оружие. Нет, я уже не сомневался, что передо мной враг, но видел, что он хотел взять нас тихо, без большого шума, холодным оружием в конном строю. Если мы будем палить сейчас, то поляки спешатся, бросив коней и тогда, в правильном бою, их слаженные, сбитые эскадроны, элита польской армии, могут одолеть моих ремонтников и вчерашних пленных. Возни с нами, конечно, будет достаточно и никуда они потом уже не уйдут, но мне от этого не легче. Бить надо наверняка. Двести метров, сто…
— ОГОНЬ!!! — что есть мочи скомандовал я, махнув вперед зажатым в правой руке японским подарком, один перекрывая своим голосом разнесшийся в тот же миг над полем боевой клич конников. И тут же спохватился. Что ж это я? Стою как дурак на бровке полуголый! Миг сомнения и порыв скрыться подавлен, меня видят бойцы! Никакой осторожности, робости, трусости!! Бежать нельзя!!! Да и поздно. Считанные секунды и сплошной рев сотен пулеметов, среди которых сразу заболевшие уши с трудом могли выделить очереди крупняков зенитной роты, хлопки брошенных под копыта ручных гранат. С такой дистанции не мажут! Польские эскадроны буквально наткнулись на стену из летящих навстречу пуль и над ними взлетели обрывки тел, заклубился кровавый туман. Казавшийся еще более жутким в свете восходящего солнца. Чтобы пробиться через такую лавину огня, надо родиться не в рубашке, а сразу в бронежилете. Тем не менее, единицы счастливчиков все еще скакали вперед и один из них — прямо на меня! Я с ним стою вровень, вижу полные ярости бледно-голубые глаза, падающую на подставленную плашмя спату польскую саблю и свой тати, полосующий поперек живота поляка пониже ребер. Все, бой кончен.
— Прекратить огонь! — отдаю приказ тем, кто не наигрался и продолжает постреливать, выискивая и добивая раненых, и тут же прыгаю вниз, под защиту вала, от засвистевших вокруг пуль. С высоты 167 по нам, точнее, по мне, начали бить из пулеметов.
— Вешкин! — увидев невдалеке командира рембата АТРБ, срываю на нем пережитый за мгновение до того страх. — Что медлишь?! Вышли взвод БРЭМ, пусть раздавят гадов!!
Спустя полчаса я принимал доклады. Атака отбита. Это хорошо. И голод нам в ближайшее время не грозит, разве что — диета из конины. Терпимо. Пулеметчики, бросив оружие, сбежали верхом в лес. Плохо. Подбит на опушке из противотанкового ружья БРЭМ. Еще хуже. Но ружье, как ни удивительно, первое в этом походе, захвачено и три десятка патронов к нему у убитого стрелка, а БРЭМ, которому прилетело в верхний двигатель, легко отремонтировать. Собственно, он и сейчас на ходу. Уже лучше. Трофеи собраны. Одних карабинов более полутора тысяч плюс еще два десятка станковых и полсотни ручных браунингов. Раненые подобраны и показали, что взять нас хотела Поморская кавбригада с прибившимися к ней конными пограничными дивизионами. Она накануне пыталась силой пробиться через порядки 14-й дивизии и, не преуспев, бросила тяжелое вооружение, обозы и просочилась ночью через лесной массив на стыке позиций мотострелков. Ближе к рассвету поляки захватили подростка, который и сказал им, что здесь стоит русская тыловая часть. Думали разжиться фуражом, продовольствием, повозками и кухнями. В то, что кто-то из местных нас «сдал» я не очень поверил и направил в лес на разведку взвод украинцев, которые действительно того подростка нашли. В таком виде, что родная мать из недалеких Новоселок, которую нашли, послав гонцов по весям на предмет пропажи людей, опознала лишь по приметной родинке. Парень в лесу как раз занимался выслеживанием шатающихся поляков и, на свою беду, нашел их. После этого я с чистой совестью отдал приказ из состава Поморской кавбригады и пограничных частей никого в плен не брать и отправил бойцов трех пулеметных рот, и без моих ЦУ не собиравшихся миндальничать, в лес на прочесывание. К сожалению, оно ничего не принесло, кроме трофеев, брошенных без боеприпасов 81-мм минометов. Остат ки польской конницы ушли. Не беда, рано или поздно попадутся. Особый отдел АТРБ снял показания и теперь им прямая дорога в трибунал за зверства по отношению к собственному гражданскому населению.
Эпизод 15
— Пижоны! — спустя два дня, одиннадцатого, цедил сквозь зубы, идя вдоль строя моих, без всяких скидок, бойцов, комкор-5 Потапов. — Пистоли, сабли, даже шпоры понацепили!
— Что с бою взято — свято. К тому же, форму одежды не нарушают, потому, как до сих пор в польской, — вступился я за украинцев. Правда, и среди красных инженеров-командиров увлечение холодным оружием и трофейными ВИСами вместо наганов было повальным. Более того, саблю и пистолет у меня имел каждый уважающий себя отделенный командир, а рядовые променяли мосинки на ручники Браунинга.
— Ладно, деваться некуда, уговорил, — не стал развивать тему Потапов. — Отправишь как маршевые пополнения по две роты в каждую нашу дивизию. А ты, — повернул он лицо к идущему с другой стороны Кирпоносу, — оформишь все, как надо. Сколько у нас еще таких пленных в тылах?
— Не считая поляков, тысячи четыре наберется.
— Отлично! Их, как этих любимовцев, тоже в строй! На восполнение потерь! Переодеть, перевооружить! А кто откажется — с поляками в тыл!
— Есть! — заметно, судя по кислой физиономии, не одобряя действия комкора, отозвался НШ.
— Большие потери? — встрял я, воспользовавшись секундной паузой.
— По корпусу — пять тысяч двести сорок девять выбывших из строя за три дня! В сто раз больше, чем за все время до этого с начала операции!
— Я вот о чем подумал, товарищ комкор, — завел я разговор об идее, которую уже давно вынашивал. — Может и не надо всех переодевать? Небольшие отряды на польских машинах и в польской форме сразу никто обстреливать и мосты перед ними рвать, как перед нашими БА и БТР, не будет…