Звоночек 4

Маришин Михаил Егорович

Около полуночи я получил известие, что вторая рота готова атаковать «контролеров» с тыла, но буквально следом прибежал посыльный из третьей, доложив, что поляки снимаются и уходят на юг. Ну что ж, напугать майора ночной атакой, для отражения которой ему потребуются все резервы, у Михеева получилось. Теперь путь на запад для нас свободен. Значит, пришла пора начать третий этап. Автотранспорт нашего батальона с приданными подразделениями уже снят с эшелона и сосредоточен на восточном берегу в районе Годунов. Шумом моторов там сейчас никого не удивишь, но вот если он будет доноситься с западного берега… Пришлось двум взводам первой роты, минометчикам, противотанкистам и саперам толкать машины вручную. Наблюдая за процессом я про себя молился, чтоб хлипкий деревянный мост, который и скрипел, и потрескивал, выдержал тяжелые

грузовики, но все обошлось.

— Хорошо, что водители нашлись, — сказал я, когда последний ФИАТ закатили в лес.

— Четверых пришлось у железнодорожников занять, остальные наши, — ответил мне старлей-минометчик.

— Что ж поделать, теперь с нами пойдут, — развел я руками.

— Чекисты у Глушнева тоже прорвались, — доложил связист. — С потерями.

— Раскрыли их?

— Нет, но обвинили в предательстве и трусости и попытались арестовать. Потери большие. Пришлось все подчищать до последнего человека. ФИАТ, в котором прятались японцы, подожгли и тем пришлось выпрыгнуть. Тут уж понятно, нельзя в живых оставлять тех, кто азиатов видел.

— Эх, Павел Анатольевич… Связаться с ними можно сейчас?

— Через бронедивизион, — кивнул в темноте лейтенант.

— Передай, что мы пойдем через Рыбницу на Верхополье, Криничную, Польницу к Лукавице, там будем переправляться. Предлагаю возобновить взаимодействие ко всеобщей выгоде.

В три часа ночи, откатив силами двух рот грузовики чуть ли не до самого Поречья, лежавшего в трех километрах от озера Веровского, дождавшись арьегардную первую роту Мишкевича, который сдал подготовленный плацдарм десантникам бронедивизиона, мы завели машины и поспешили на юго-запад в сторону Гродно. Завтра к вечеру у Салатья 3-й Кубанский кавкорпус будет бодаться с польской пехотной дивизией, нам эти хлопоты ни к чему. Выгодные позиции своим обеспечили, сами прорвались, не понеся потерь и не раскрывшись — и ладно. Теперь главное быстрее проскочить десять километров до Рыбницы по дороге, где есть опасность встретить идущие навстречу польские армейские части, а там в сторону уйдем и ищи нас, как ветра в поле!

Эпизод 19

Война жестоко карает за малейшие просчеты. То, что в условиях господства в воздухе советской авиации противник передвигается, преимущественно, ночью, я мог бы и раньше сообразить. И приказ продержаться сутки был отдан вовсе не нам, а батальону КОП и он, этот батальон, приказ выполнил. Сразу за станцией Поречье, проезжая Белочки, наша колонна натолкнулась сперва на разъезд полькой кавалерии, а потом и на весь конный дивизион, шедший в авангарде пехотной дивизии. Мы шли без света, чтоб ни наших ночных бомбардировщиков не соблазнять, ни местным жителям не давать себя разглядеть, на небольшой скорости объезжая ямы на гравийке, обсаженной по обочинам и вдоль заборов домов деревьями и кустами сирени. Польский разъезд, конечно, нас услышал и встал, видимо, решая, что делать дальше, но в темноте неверно оценил дистанцию и наша головная машина едва не уперлась радиатором в лошадиные морды. Может быть и обошлось бы все словами, но кони шарахнулись в стороны, сразу же заразив своих седоков паникой и те, паля в нашу сторону почем зря, помчались прочь не разбирая дороги. Мои, с избытком, ответили огнем прямо с машины и в азарте устроили короткую погоню, врубив фары. К счастью, за околицу выскочить не успели, на перекрестке шляха и идущей наискосок деревенской улицы водилу головного грузовика зацепило шальной пулей и он, сообразив, что не на танке, резко остановился и выпрыгнул из кабины. Следом за ним и весь взвод первой роты сыпанул на землю, преследуя уже на своих двоих.

Деревню от леса отделяли огороды и выпас, проходя через который около километра, дорога ныряла в лес. Из польского разъезда скрылись в темноте единицы, но вскоре с запада, прямо с поля, по нам открыли огонь куда более многочисленные стволы. Поначалу, кроме винтовок, работал только один ручник, но огневой бой быстро разрастался и к тому времени, когда мне удалось взять ситуацию под контроль, выдвинувшись в передовые порядки, я убедился, что противников ничуть не меньше, чем нас. Более того, они начали разворачиваться, пытаясь охватить нас с флангов. Только тогда я понял, как влип. Судя по действиям поляков, командиры их толк в деле знают, воюют решительно. Как-никак элита, конница! Слава Богу, хоть не полк

и не бригада, иначе бы нас уже из пушек приголубили, а всего лишь дивизион кракусов, польский аналог наших разведбатов. Пробиться через них на запад нечего было и думать. Это малой кровью не обошлось бы. Да и потом что? Сокрушить всю дивизию? И без того мои партизаны, привыкшие уже к легкой войне, замандражировали, пришлось «по Чапаеву», показывать им место командира в бою. Приказ не оставлять убитых и раненых, с обещанием, что командиры взводов и отделений, бойцы, потерявшие своего напарника, стрелка или пулеметчика, будут иметь бледный вид, возымел действие, загрузив простой, понятной и выполнимой задачей. В общем, пришлось поворачивать оглобли назад и уходить через Лосево на север, по дороге на Друскеники. Пока разворачивали машины, особенно ту, что с понтонным прицепом, мы старались придавить противника огнем, а потом, по сигналу, попрыгали на них и оторвались. Охоту преследовать нас в конном строю отбили сразу, дав с заднего борта замыкающего грузовика огонька сразу из двух станковых пулеметов.

Слава Богу, никого не оставили. На ближайшем привале за деревенькой Чернуха, в шести километрах от места боя, командиры взводов доложили мне, что все по списку в наличии. Трое убитых и пятнадцать раненых из них двое — тяжело. Взяли двоих пленных. За первого я похвалил бойцов первой роты, которые сообразили не добить одного из конников на улице, всего лишь налетевшего на низкий сук и упавшего с лошади. Он не сказал ничего для меня нового, того, чего бы я и сам не сообразил, но бойцов надо было поощрить. А за второго, вернее, вторую, пообещал громы и молнии на головы бойцов третьей, которые прихватили с собой в машину девку в одной ночной сорочке, в панике выскочившую из дома.

— Вы разбойники или бойцы Красной Армии? Какого ляда вы людей воруете?!! Что вы собирались с ней делать?!!! Можете не отвечать! Сам вижу, что красавица, каких поискать! Не хватало мне еще среди моих бойцов насильников!! И без того уже мне разговорчики о мародерстве приходилось слышать!!! Может кто-то из вас решил, что посчитаться с поляками значит ограбить мирных жителей, как вас паны грабили?! Еще один случай — виновные будут расстреляны перед строем! А третьей роте отныне и навсегда — охрана лагеря на привалах и стоянках!! В поиски более сознательные ходить будут!!! Так вот, зарубите себе на носу как встарь солдаты! Оружие, документы — царю! То бишь, мне, как представителю законной власти! Остальное, что с бою взято — ваше! Кроме формы и наград! Гражданских — не трогать!

Добровольцы выслушали меня, молча понурив головы, видимо окончательно запутавшись в какой Красной Армии они служат, Польской или русской, и с какого перепуга я представитель законной царской власти. Впрочем, c очаровательной пленницей мне, пожалуй, повезло. Она сидела под сосной в отдалении от бойцов, положив на колени подбородок и прижав руками к ногам подол ночнушки, чтобы его не раздувало ветерком. Длинные, светлые волосы искристой волной скрывали ее лицо, струясь до самой земли. Но, когда я подошел, девушка встала, гордо выпрямившись во весь свой немаленький, прямо скажем, гренадерский рост и, глядя на меня, несмотря на то, что была босая, чуть-чуть сверху, с вызовом спросила на чистом русском:

— Кто вы и что собираетесь со мной делать?

— Для начала — одеть, — протянул я ей шинель. — А то от ваших прелестей глаз не отвести, — признался я, малоуспешно борясь сам с собой и стараясь выше плеч держать взгляд, который все время падал на выдающуюся во всех отношениях грудь, выпирающую под тонкой белой материей. Девушка, густо покраснев, завернулась в верхнюю одежду, оказавшуюся для нее слишком широкой, придерживая борта, чтобы не распахивались, руками. Да, при всей стати, талия у нее была, да еще какая!

— Вы подождите, я вам ремень и сапоги, если не побрезгуете, принесу, — я резко развернулся и пошел прочь, чувствуя, что у самого горят уши.

— И платок голову прикрыть! — дерзко крикнула она мне вслед.

Через три минуты, прихватив все перечисленное, да еще чистые портянки из собственных запасов, я вернулся.

— Вот, — протянул я ей вещи. — Хорошо над вами родители постарались, обувь армейская должна как раз в пору прийтись. — Как вас зовут?

— Лидия, — ответила она, отряхнув ступни от устилавшей все вокруг сосновой хвои и старательно оборачивая их тканью, прежде чем одеть сапоги.