Звоночек 4
Шрифт:
— Вы, Лидия, уж, пожалуйста, на подчиненных моих не серчайте. Они не виноваты, что вы такой сказочно прекрасной уродились. Честно скажу, сам бы украл, не удержался бы!
— Вы мне льстите, осыпая комплиментами, но так и не сказали, что собираетесь со мной делать дальше, — девушка уже совсем оправилась, почувствовала, что ей ничего плохого не грозит и приняла, видимо привычная к изобильному мужскому вниманию, немного высокомерный тон.
— Вы свобдны, Лидия, — вздохнул я, ловя себя на мысли о том, что не хочу ее отпускать. — К сожалению, отвезти вас домой мы не можем. Не сошлись во мнениях с польской кавалерией, кто из нас должен ехать по той дороге и они на нас, похоже, крупно обиделись.
— Я туда не пойду, — сказала она, скручивая
— В Чернухе? — уточнил я, зная, что поблизости этой деревни, да Подчернухи на другом берегу ручья, ближе пяти километров ничего нет. Впрочем, в мирное время это не расстояние.
— Нет, в лесу.
— Так вы у нас, оказывается, лесная фея? А в Белочках как же так некстати оказались?
— Почему некстати? — пропустила она мимо ушей сам собой вырвавшийся очередной комплимент. — Замуж вышла и оказалась.
— Не подумал бы, вы такая юная, — поймал я себя за язык, внутренне чертыхнувшись, и попробовал придать голосу озабоченный тон. — Муж поди ищет…
— Не ищет, — улыбнулась она. — Он сейчас в армии под Барановичами взводом командует.
— Да, в русском плену, если вообще жив, у него другие заботы, — пробормотав это, я вдруг опомнился, ругаясь на себя уже на чем свет стоит. Кобель, нанюхался флюидов, забыл вообще кто и зачем здесь! Она дочь лесника! И для нас, попавших среди сплошного леса в ловушку на рокаде между Поречьем и Друскениками, где окопались остатки бригады КОП «Вильно», это шанс! Наверняка по следам боя, стреляным гильзам, да переговорив с КОПовцами у Салатья, польская жандармерия уже примерно поняла, что мы не совсем свои или даже не свои вовсе. Наобум на север ехать рискованно, в штабе дивизии у поляков наверняка есть связь хотя бы с Гродно, а оттуда и пограничников могли предупредить, что шарахается в тылах у них неизвестная моторизованная часть. Встретят как надо. А местные дороги, ведущие на запад и обозначенные на карте, мы, или вовсе не смогли найти, или они оказывались уходящими в болото тупиками. Нужен проводник, иначе придется машины бросить и в лес уходить на своих двоих, убегая от разведдивизиона, который гонять нас будет, минимум, до вечера, пока к фронту 3-й Кубанский кавкорпус не подтянется и полякам станет не до нас.
— На машине к вашим родителям доехать можно? Мы вас довезем в целости и сохранности.
— Доехать можно, но право, не стоит себя утруждать, сама дойду, — усмехнулась Лидия, приняв мои слова за очередной подкат.
— А я сказал, довезем! — ответил я жестко и тут она, явно что-то заподозрив, испугалась. — Не волнуйтесь, мне только надо переговорить с вашим отцом.
До избушки лесника нам пришлось километра четыре буквально продираться по узкой, петляющей лесной дороге, которую за Чернухой мы прежде не заметили проезжая мимо. Основательный, добротный дом с резными наличниками, которых я прежде в окрестностях не замечал, стоял в углу небольшой поляны, упираясь глухим забором вокруг заднего двора прямо в лес. Хозяин, вышедший на шум, встречал нас стоя на высоком, в четыре ступени, крыльце, с явным неодобрением глядя, как ФИАТы вламываются задом прямо в кусты, уходя с открытого места под сень деревьев. Подошли мы к нему вместе с Лидией, но я остановился шагах в десяти, а девушка, подбежав к отцу, спряталась за богатырской спиной. Да, мужик был могуч, метра под два ростом, потому и приближаться я не стал. Неудобно разговаривать, когда твоя голова, с учетом позиции, занятой собеседником, находится ниже его пояса.
— Русский. Наверняка бывший белогвардеец, — не здороваясь вынес я свое суждение. Уж больно Лида правильно говорит, да на обычную крестьянку не похожа, сама замужем за офицером. Да и папаше мундир был бы к лицу.
— А вы-то сами кто? — не отвечая спросил тот сурово.
— Меня можно звать Семеном Петровичем. А вас?
— Георгий Александрович, допустим. С чем пришли и зачем лес топчете?
— Помилуйте, надо же было спасти вашу дочь от тягот войны и доставить ее в безопасное место, — усмехнулся я. — И еще у меня есть одно дело. Мне нужно к вечеру быть на берегу Немана, минуя большие дороги и не встречаясь с военными.
— Прошли дожди, прямых дорог на запад сейчас нет. Только по шляху через Поречье на Гродно или через Друскеники.
— Даже не сомневался, что вы черной неблагодарностью ответите на спасение дочери, — надавил я на него, подчеркнуто расставив пошире ноги и уперев руки в бока. — Тогда у меня к вам предложение о сделке. Вы, Георгий Александрович, проводите нас до Немана и ни вы сами, ни ваши женщины никогда не признаются, что вообще нас видели. Дорожку сюда мы парой сосенок на буксире замели, на песке да хвое следов не найти. А здесь на поляне сами уж приберетесь. В ответ на вашу услугу ее муж, — я указал на Лиду пальцем, — не поедет, как все пленные польские офицеры, на двадцать пять лет в Сибирь каналы да плотины строить, а вернется домой, как только закончится война.
Лесник молчал, вперив в меня тяжелый взгляд, будто хотел меня отбросить подальше, в ту самую Сибирь, о которой я только что сказал.
— Папа! — не выдержала Лидия, дернув отца за руку, но думал, взвешивал.
— А если я откажусь вам помогать, то вы меня казнить будете… — ни малейших вопросительных оттенков, только полная, абсолютная уверенность слышалась в голосе лесника.
— Зачем? Машины оставим и уйдем, никого и пальцем не тронув. Сам себя накажешь хуже, чем все, что бы я мог с тобой сделать. Слышишь канонаду? Второй день грохочет. Завтра-послезавтра здесь будет Красная Армия и, если ты встанешь на сторону наших врагов, тебе придется уходить к немцам за Вислу или в Пруссию. И будешь ты у исповедующих расовую теорию истинных арийцев рабом-недочеловеком, как и все остальные поляки, что под немцем останутся. А дочь твоя, исключительно благодаря внешним данным, может сделать карьеру в офицерском, а не солдатском борделе.
— А красные, стало быть, меня по головке погладят? — усмехнулся мужик, понимая, что нужен мне и потому чувствующий себя довольно уверенно.
— Нагадишь мне — ее мужу компанию составишь. Поможешь — по конституции 1936 года любой, не запятнавший себя в течение 10 лет эксплуатацией трудящихся, после прохождения испытательного срока становится полноправным гражданином. Уж сколько бывших белых на Родину вернулось… Батраков же здесь я у тебя не вижу. В общем, как был лесником, так и останешься, никто тебя не тронет. Или, если хочешь, можешь уехать и чем-нибудь другим честно на жизнь зарабатывать.
— А если польский офицер до войны инженером в пореченском депо работал и его самого эксплуатировали, то он тоже может гражданство получить? — с интересом спросила Лидия.
— Трудящимся у нас всегда рады, — улыбнулся я больше своим мыслям. Сейчас эта красавица папашу своего лучше меня убедит.
— Ну, папа!!! — не разочаровала меня девушка.
— Что папа? В двадцатом красные тоже чуть до Варшавы не дошли, а потом…
— Много воды с тех пор утекло, — хмыкнул я. — Нет уже ни Тухачевского, ни Пилсудского. А Красная Армия свою силу и в Маньчжурии показала, и здесь уже со всем справилась почти. Японцы, кстати, вояки покруче ваших панов поляков. Могу судить, был на Халхин-Голе. Не ошибись, лесник…
— Ладно!!! — в сердцах махнул отец рукой, сердито взглянув на дочь. — Выведу вас отсюда сухим путем на узкоколейку, что от Поречья до шляха Гродно — Друскеники идет. По ней вы уж сами. Здесь сейчас других дорог нет. Со шляха же съездов на запад к Неману много, разберетесь.
— И еще. Мы оставим здесь двух тяжелораненых на два-три дня. Придет Красная Армия и их заберут в госпиталь. Насчет проверок беспокоиться не стоит, раненые — настоящие польские солдаты и документы у них в полном порядке. Так и скажете, что принесли их товарищи, отходящие из под Вильно, — добавил я от себя еще одно требование, избавляясь от обузы.