Звоночек 4
Шрифт:
Украинцы, да и чекисты, без команды прекратили стрелять и высунувшись из окопов принялись глазеть на завал из дюралевого лома, перекрывший русло реки. Более-менее целыми оставались лишь машины в хвосте колонны, но и их помяло, потопило и раскидало по берегам. Даже последний «Сандерленд», самый дальний от места взрыва, отбросило на бон из бревен и он сейчас быстро тонул. Что уж тут говорить об остальных? Хорошо хоть то, что мы успели поджечь, потушило ударом воздуха пополам с водой, успел подумать я, как над поверхностью воды послышался сначала надсадный кашель, а потом леденящие душу вопли. Из разломанных самолетов стало вытекать белесое облако, быстро заполняя все русло и поднимаясь вверх
— Твою мать! Газы!!! — заорал я, мысленно обещая себе поить коньяком всю оставшуюся жизнь Панкратова, который настоял при отправлении в рейд на полной комплектности амуниции, из-за чего мне пришлось искать и собирать штатное содержимое противогазных сумок, выброшенное за ненадобностью. Натянув на себя резиновую маску, оглянулся по сторонам и увидел обращенное ко мне бледное, растерянно хлопающее глазами лицо ближайшего пулеметчика.
— Назад! Все назад!!! — заорал я, от возбуждения прибавив к команде пару непечатных выражений, выражающих мое отношение к раздолбаям, пролюбившим средства индивидуальной химзащиты. И то верно. Кто знает, что это за отрава? Я в ней не разбираюсь! Вдруг, люизит какой-нибудь кожно-нарывного действия? Хрен с ними, с англичанами, даже если разбегутся, потом выловим! Самим бы сейчас ноги унести!
Вернуться к обрыву, а потом и спуститься к реке, я решился, взяв «настоящих», дисциплинированных, берегущих амуницию бойцов РККА из минометной батареи, лишь спустя час, когда стало совсем темно. Над водою стояла мертвая тишина. Не прожужжит комар, лягушка не квакнет. Мы подобрали тела бойцов досмотровой группы, которые хоть и имели противогазы, но отброшенные на обрыв вместе с лодкой и тяжело покалеченные, просто не сумели ими воспользоваться. У англичан же средств защиты от собственной отравы не оказалось. Множество тел, мы нашли по берегам, но больше всего их было отнесено течением к нижним бонам. Всего вытащили из воды больше сотни трупов. И это кроме тех, кто так и остался в самолетах! Оставив по берегам реки секреты из минометчиков, я отложил осмотр захваченного до утра.
Эпизод 22
— Вы неправильно воюете, товарищ бригинженер, — заявил мне Михаиру Исибасу, стоя рядом со мной на поле под Святском, слушая за наплывавшей на нас гул воздушной армады. — Я даже никого не убил.
— Зато в Глушнево вы с капитаном Судоплатовым настрелялись на славу, — возразил я, опуская бинокль и кивая на присевшего недалеко на охапку сена Павла Анатольевича. — Знаешь, я тоже думал, что палить-рубить придется и тоже слегка разочарован. Но зато мы выполнили задачу при минимальных потерях, как и следует на войне. А то что полного морального удовлетворения не получили — так это трофеями компенсируется.
— Трофеи вам достались, — заметил японец. — Весь польский золотой запас, не считая ценных бумаг, долговых обязательств и, собственно, денег в купюрах. — Банковские броневики забиты под завязку. Мы один вскрыли, чтоб убедиться, что внутри никого не осталось, но там даже кошке места нет. И в некоторых автобусах тоже золото в ящиках. Не говоря уж о том, что вы взяли в самолетах.
— Еще не взяли, — заметил я. — И вообще. Ведь ты воин. А рассуждаешь как торговец. Кроме того, на самые ценные трофеи мы претендовать не стали. Наказать оскорбивших императора тем, что забрать у них реликвии, сравнимые с Кусанаги-но цуруги, тебе мало? Я уж не говорю о том, что того, кто лично нанес оскорбление, ты получишь, как только будут подписаны все бумаги. Ведь ты, согласно нашему договору именно за Беком пошел и ни за чем более?
— Сомневаюсь, что поляки ценят свой коронационный меч, сабли Сигизмунда и Стефана Батория так же высоко, как мы свои реликвии, — покачал головой Михаиру. —
Я придерживался относительно поляков похожего мнения, но соглашаться не стал. Увезет Михаиру меч Щербец с саблями в Токио — и ладно. Хоть себя избавим от этой пакости. Глубокой ночью, когда я приехал в Святск готовиться к встрече, древнее оружие меня сперва очень заинтересовало, но взяв его в руки, я испытал сложные чувства, которые очень трудно было передать словами. Это была какая-то смесь отторжения и… брезгливости. Захотелось побыстрее найти умывальник и кусок мыла. Да, древние вещи несут на себе отпечаток своих прежних владельцев, мне ли этого не знать. Что уж тут говорить о мече, которым шестьсот лет короновали на трон! Да еще в Польше, которая сама себя сожрала внутренними раздорами. Материалистом с моим жизненным опытом быть трудно, а параллели с тем, что эти клинки к концу девятнадцатого века оказались в России, напрашивались у меня в голове сами собой. Ну их к лешему! Только после двадцатого года от них избавились, жить начали, и вот опять! Нет уж, пусть японцы с ними мучаются! И плевать мне на разбазаривание культурных ценностей, даже если из моих украинцев кто и понял, что за сабельки я Михаиру отдал.
Между тем самолеты приблизились, пять «стрекоз» далеко опередивших тяжелые ТБ-3 стали заходить на посадку на подготовленную нами и размеченную белыми полотнищами, которыми накануне сигналили поляки, площадку. Для опознавания, а заодно для указания направления ветра, мы установили на шесте красный флаг, но он сейчас безвольно обвис в утренней тишине. Первый корректировщик плавно коснулся земли и покатился по ней, сбивая с травы искрящуюся в солнечных лучах росу. Ну, кто это к нам пожаловал?
Никто не пожаловал. В смысле из тех, кого я ждал. К нашей куцей встречающей делегации из меня, двух чекистов и трех японцев из самолета выскочили четверо военных с ППШ, старший из которых представил с я капитаном Величкиным.
— Товарищ бригинженер, маршалу Ворошилову с представителем НКИДа и киношниками приспичило лететь первым рейсом, — сердито сказал он, — Поэтому мою роту охраны и даже адьютанта комкора Хмельницкого пришлось оставить на аэродроме подскока. До их прибытия, часа на четыре-пять, может чуть больше, безопасность маршала Ворошилова возлагается на ваш батальон. Я займусь ближним сопровождением.
— Беспокоиться нечего, капитан, мои люди уже взяли всех, кто мог представлять опасность, — похвалился я в ответ. — Над нами целый десантный корпус, а ближайшие польские части не меньше, чем в сорока километрах.
Величкин кивнул, оценил взглядом то, как вольготно чувствует себя наша немногочисленная встречающая делегация, и молча дал условный сигнал серией цветных ракет. Первая «стрекоза» поднялась в воздух, сразу направившись на восток, а на смену ей стали заходить на посадку следующие.
— Товарищ маршал, особый диверсионный батальон выполнил задачу по захвату польского правительства! В настоящее время двумя ротами занимает Святский дворец, одной ротой — Немново, где захвачен штаб Августовской группировки с командующим! Минометная батарея и противотанковый взвод охраняют интернированные английские самолеты на реке Неман! Захвачены золотой запас, архивы правительства противника! Потери батальона за время рейда — трое убитых, двое тяжелораненых, легкораненые остались в строю — отрапортовал я молодцевато выпрыгнувшему из второй «стрекозы» Ворошилову, оставив за скобками чекистов и «пограничников», которые формально относились к другому ведомству.