Звонок мертвецу
Шрифт:
— Это ведь была просто игра, — сказала она вдруг, — дурацкое балансирование между идеями, игра словами. Ведь у вас не было ничего личного против него или еще кого-либо. Чего вы с нами возитесь? Возвращайтесь к себе в Уайтхолл и ищите в ящиках своего стола новых шпионов. — Она смолкла. В темных ее глазах, горящих лихорадочным блеском, почему-то не было и намека на какие-либо эмоции. — Вы страдаете застарелой болезнью, мистер Смайли, — продолжила она, не торопясь выбрав себе сигарету из сигаретницы. — И я знала много жертв этой болезни. Мозг работает независимо, отдельно от тела, он мыслит абстрактными понятиями, никак не связанными с реальной действительностью, правит бумажным
— Вы живете в своих придуманных доктринах и абстрактных идеях, в своем государстве, мистер Смайли, но вовсе не среди реальных, живых людей. Вот вы сбросили оттуда, с неба, бомбу, но спуститься затем на землю самому, посмотреть на содеянное, увидеть кровь, слышать стоны — это вам и в голову не придет, не ваше это дело.
Голос ее приобрел силу и звенел, сама она как бы отдалилась от Смайли и выросла над ним.
— Вы, кажется, шокированы? Мне, вроде бы, полагается плакать, да слез-то у меня не осталось, мистер Смайли, — я бесплодна, дети моей печали мертвы. Я признательна вам, мистер Смайли, за ваш визит, теперь можете возвращаться назад, вы ничем не можете облегчить мое горе.
Он выпрямился на стуле, осторожно положив на коленях одну короткопалую руку на другую. Выглядел Смайли почему-то озабоченным и даже каким-то лицемерным — будто лавочник, читающий мораль. Он был бледен, на висках и верхней губе блестели капельки пота. На бескровном лице выделялись только розовато-лиловые полукружья под глазами, обрамленные очками в тяжелой оправе.
— Послушайте, миссис Феннан, — сказал он, — но ведь это наша беседа с вашим мужем была всего лишь формальностью. Мне показалось, что он не имел ничего против, даже рад был выговориться, снять с души камень.
— Как вы можете так говорить, как вы смеете, когда…
— Но я вам говорю чистую правду: он совершенно не держал зла, да и не мог обидеться на государственные службы. Когда я пришел к нему и увидел, что его комната проходная и там постоянно кто-то был, то мы отправились в парк, а закончили наш разговор в кафе. Согласитесь, что все это мало похоже на методы инквизиции. Я даже сказал ему, что волноваться, собственно, не о чем — беседа абсолютно формальна. У меня просто не укладывается в голове, почему он написал это письмо, — нет, не понимаю…
— Я имею в виду отнюдь не письмо, мистер Смайли. Я имею в виду то, что он сказал мне.
— А именно?
— Беседа с вами произвела на него очень тягостное впечатление — так он мне сказал. Когда муж вечером в понедельник вернулся домой, он был сам не свой, у него путались мысли и слова. Он свалился в кресло без сил, я еле уговорила его прилечь. Дала ему успокаивающего, его хватило на полночи. Поутру он снова вернулся к этой теме, просто не мог больше ни о чем и думать. И так до самой своей кончины он только и твердил об
Наверху зазвонил телефон. Смайли встал со стула.
— Извините, это, скорее всего, меня, по службе. Вы не имеете ничего против, если я подойду к телефону?
— Он в ближней спальне, прямо над нами.
Смайли медленно поднялся по лестнице наверх. Он был в полной растерянности. Ну что, скажите на милость, ему теперь сообщить Мэстону?
Он снял трубку, автоматически взглянул на номер, обозначенный на телефонном аппарате, и произнес:
— Уоллистон, 2944.
— Станция. Доброе утро. Ваш звонок в восемь тридцать.
— A-а, да, благодарю вас.
Он положил трубку на рычаг телефона, радуясь временной передышке, и бросил короткий взгляд вокруг. Это была как раз спальня Феннана. Обстановка строгая, но уютная. Перед газовым камином два кресла. Смайли припомнил, что в течение трех лет Эльза Феннан была прикована к постели. Наверно, именно с того послевоенного времени у них и осталась привычка проводить вечера, сидя в спальне у камина. Ниши по обе стороны камина были заставлены книгами. В дальнем углу комнаты на столике стояла пишущая машинка. В обстановке чувствовалось что-то глубоко личное и трогательное. Пожалуй, только сейчас Смайли действительно по-настоящему глубоко ощутил трагичность происшедшего в этом доме. Он возвратился вниз, в гостиную.
— Звонок предназначался не мне. Звонили с телефонной станции, их просили разбудить вас в восемь тридцать.
Возникла неловкая пауза, и он невольно взглянул на Эльзу, но женщина отвернулась к окну, став к нему спиной, необыкновенно стройной, прямой и неподвижной, ее коротко подстриженные торчащие волосы темнели на фоне утреннего света в окне.
Внезапно в голову ему пришла запоздалая мысль, которая должна была бы его осенить еще там, в спальне, наверху. Это было нечто столь невероятное, что мозг отказывался понимать. Смайли продолжал еще по инерции говорить, а мысль уже работала в своем направлении: ему надо уйти отсюда, подальше от телефона и истерических вопросов Мэстона, подальше от Эльзы Феннан и ее темного неприветливого жилища. Необходимо скорее выбраться отсюда на волю и спокойно все обдумать.
— Я злоупотребляю вашим временем, миссис Феннан, и вашим гостеприимством, поэтому вынужден воспользоваться вашим советом и возвратиться в Уайтхолл.
Снова протянутая для прощания прохладная тонкая рука, скороговоркой произнесенные извинения. Он надел в прихожей пальто и шагнул навстречу утреннему солнцу, которое выглянуло на минуты после дождя, окрасив в бледные и влажные тона деревья, кусты и дома на Мерридейл Лэйн. Зимнее небо было по-прежнему свинцово-серым, и мир, расположенный под ним и отражающий лучи нежданно появившегося солнца, казался от этого еще светлее.
Смайли неторопливо шел по покрытой гравием тропинке, в душе боясь быть окликнутым сзади и вынужденным вернуться в тот дом.
В полицейский участок он пришел погруженный в тревожные, безрадостные размышления. Начать хотя бы с того, что явно не Эльза Феннан просила разбудить ее телефонным звонком в половине девятого утра.
4. Кофе у фонтана
Старший полицейский офицер уголовно-следственного отдела в Уоллистоне был человек простой, доброжелательный и незамысловатый. О профессиональных качествах коллег он судил в основном по количеству лет, проведенных на службе, и, откровенно говоря, не видел в этой своей позиции никакого изъяна. Человек от Спэрроу, инспектор Мендель, был в отличие от местного суперинтенданта небольшого роста, сухощав и носат, разговаривал уголком рта, причем быстро и всегда по делу. Смайли про себя невольно сравнил его с егерем — человеком, знающим границы своей территории и недолюбливающим пришельцев и чужаков.