Звуковой барьер
Шрифт:
нибудь из Лондона этак недели на две".
Сейчас они стояли друг перед другом.
– Недурно!
– усмехнулся юноша.
– И вот, пока я читал записку...
– Понятно, - сказал юноша.
– Тут он на вас и полез и устроил драку, чтобы отнять это
письмо, но...
Он вдруг с внезапным порывом схватил его за руку.
– Виллиам, Виллиам, - сказал он почти со слезами, - как же мне не сладко было с нею.
Ох, как не сладко! Чего я только не вытерпел за
Тут они подошли к знаменитому, хотя и единственному, мосту через Темзу.
II
... Я взял тебя объедком
С тарелки Цезаря, и ты была
К тому еще надкушена Помпеем,
Не говоря о множестве часов,
Неведомых молве, когда ты вряд ли
Скучала. Я уверен, что на слух
Тебе знакомо слово "воздержанье",
Но в жизни неизвестна эта вещь.
("Антоний и Клеопатра", перевод Б. Л. Пастернака)
Комната Пембрука находилась на втором этаже. Было еще довольно светло, и поэтому
свечи зажигать они не стали. Или, может быть, потому, что каждый понимал - лучше не
глядеть в лицо друг другу.
– А где альбом?
– спросил Шекспир, привычно осматривая стол.
– Он всегда лежал
здесь.
– Нету, - ответил Пембрук, - ей подарил.
– И Шекспир почувствовал, как мучительно и
туго он улыбается.
– Она знала, что это ваш подарок, и не давала мне покоя.
Помолчали.
– Она часто бывала здесь?
– спросил Шекспир, прошел, сел в кресло и посмотрел на
Пембрука. Тот ходил по комнате все быстрее и быстрее, поднимал руку и приглаживал
волосы. Ах, этот знакомый, милый жест! Он всегда так ходил и так приглаживал волосы, когда волновался.
Шекспир сидел, постукивая пальцами по столу.
– Так вот как это получается, - сказал Шекспир.
Пембрук ничего не ответил.
"Альбом унесла. Не хотела, чтобы он тут оставался, а встречаться не пожелала... а
теперь - "Уезжайте из Лондона". Сама не пошла. Просто послала: "Уезжайте". Почему?
Впрочем, ясно, пожалуй, почему". Он опять поднял глаза на Пембрука. Тот придвинул стул
и сел.
Помолчали с минуту.
– Так, значит, она часто бывает тут?
– громко спросил Шекспир.
И Пембрука прорвало. Он заговорил так, что даже губы у него задрожали:
– Билл, не сердитесь на меня. Я уж тут ничего не мог сделать.
было вам вмешаться раньше, а вы все видели и молчали. Помните, вы только раз меня
спросили: "Вам ничего не нужно сказать мне?" Но вы понимаете, тогда уже было поздно -
поздно спрашивать! Она узнала об этом...
– От вас?
– спросил отчетливо Шекспир.
– Ну, от меня, конечно, - мучительно поморщился Пембрук.
– Разве мог я тогда что-
нибудь скрыть от нее? Она сказала: "Ладно". И на другой день сама сделала так, чтобы эта
злосчастная записка попала в руки к вам. Я ее спросил: "Зачем это вам понадобилось?" - а
она ответила мне: "Поймите, что я не хочу больше притворяться. Мне это надоело. От кого
вы меня прячете? От какого-то балаганного шута! Нет, вы просто трус!" Я ответил ей: "Но
вы же, Мэри, три года прожили с ним!" Она тогда рассмеялась мне прямо в лицо и
презрительно сказала: "Да вы совсем с ума сошли!"
– И вы поверили ей?
– Клянусь, поверил, - сказал Пембрук, - теперь сам удивляюсь себе.
Очень долго, что-то несколько десятков секунд, они неподвижно смотрели в глаза
друг друга и молчали. Первым опустил голову Пембрук. Ему было очень не по себе. Он и
не знал, что ему так трудно рассказывать о ней.
– Черт знает, что за женщина!
– сказал он тускло.
– Ну, дальше, - сказал Шекспир. Поднял со стола бронзовый шар, подбросил его и
поймал.
– Я прикажу зажечь свет, - сказал Пембрук и вышел.
Шекспир продолжал сидеть за столом так же неподвижно, как и раньше. Поднял
длинное гусиное перо, попробовал конец его на пальце и стал расщеплять ножом.
Откинувшись на спинку кресла, он издали наблюдал за своими пальцами: красивыми и
длинными, из которых один был украшен крупным, грубым кольцом. Вернулся Пембрук, за ним шел слуга со свечами, бутылкой и двумя бокалами. Шекспир поднял глаза на
Пембрука, продолжая расщеплять перо.
– Вот, - сказал Пембрук, неловко беря из рук слуги поднос и ставя его на стол.
– Сейчас
попробуем. Открой и иди.
Слуга выхватил глиняную пробку и вышел.
Пембрук до краев налил два тяжелых серебряных бокала и один протянул Шекспиру.
– Как раньше, - сказал он, улыбаясь.
– Да?
Шекспир отпил большой глоток и поставил бокал на стол.
– Она вас сильно мучила?
– спросил он спокойно.
Пембрук осушил свой бокал разом, залпом, так что даже несколько багровых капель
пролилось на его воротник. На стол бокал не поставил, а забыв о нем, продолжал держать
в руке.