Зюзя
Шрифт:
Всех, кто сегодня присутствовал при ваших разборках, отправили по баракам в Фоминске, чтобы под присмотром были и не учинили каких — либо дополнительных глупостей; завтра спозаранку отряды обратно в поля отгонят, с глаз долой. Охрана при них неотлучно будет, а больше вы тут никому и неизвестны. Так что вашей одежды и мешка на голове казнимого будет вполне достаточно. Вряд ли кто-то заметит подмену, рот осужденному кляпом заткнём, чтобы не гавкал, погань… Думаю, даже с одеждой перестраховка излишня, однако лучше перебдеть, чем потом сопли на кулак наматывать, выкручиваясь из-за нелепой случайности.
— Понятно. А если сбегу? В моём положении, как правило, соглашаются на любые предложения,
— Хороший вопрос. Правильный и своевременный. На сколько мне удалось понять — ну не зря же я столько с вами общался; вы — человек слова и нарушите его только в силу непреодолимых обстоятельств. Данный расклад вполне приемлем, а даже если и нарушите — не велика потеря, изыщем другой способ связи. Только и всего. Но мне почему-то кажется, что наш договор будет выполнен. Значит, смотрите — после освобождения вы отправитесь вдоль железной дороги на юг. На первой встреченной вами платформе найдите кирпич, лежащий под ступеньками. Под ним заберёте послание. Сделать это необходимо в тёмное время суток, днём там бывает… оживлённо, так что лучше не рисковать. Сразу уточню — послание можете даже не пытаться прочесть, оно зашифровано.
— Кому послание? — решил уточнить я.
— Полковнику Коробову, начальнику гарнизона.
У меня от удивления глаза поползли на верх, и это не укрылось от Фролова.
— Вы знакомы?
— Не знаю… Может, однофамилец…
— Давайте проверим. Полковник Коробов, связист, пришёл откуда-то с севера, где командовал узлом секретной связи и ещё неизвестно чем.
— Из-под Вологды, — уточнил я, не видя особого смысла скрывать факт моего знакомства с этой личностью.
— Значит знакомы… Расскажите мне об этом человеке абсолютно всё, что знаете.
Весь последующий час я рассказывал о своём пребывании у полковника, его характере, привычках и прочих нюансах, интересовавших особиста. Ответил на целую кучу вопросов, сделал массу уточнений в наиболее заинтересовавших Сергея Юрьевича местах. Узнав, что нужно, он долго задумчиво сидел, глядя в неизвестную мне точку на столе, а затем произнёс:
— Это многое объясняет… Хорошо, что я тут с вами валандаюсь, не зря… Психологический портрет соответствует моим выводам… Отлично! Давайте начнём соби…
— Ещё одну минутку вашего внимания, если позволите. У меня есть пара неясных моментов в поставленном задании. Как я понимаю, официально передать информацию возможности нет, значит действуете вы секретно. Какие ограничения накладывает на меня данное обстоятельство? И второй — что делать, если письмо попадёт не в те руки?
Собеседник подумал, неожиданно взмахнул рукой в стиле «пропади оно всё пропадом», встал из-за стола и заходил по кабинету.
— Тайны здесь никакой нет. Мы — крупное поселение, у Коробова — тоже не маленькое. Примерно лет через пять — семь наши интересы и фактические границы соприкоснутся, а затем начнётся неизбежная разборка — чьи именно в лесу шишки, причём со стрельбой и прочими ненужными геройствами. Чтобы упредить подобное развитие событий, необходимо договариваться уже сейчас. Послать дипломатов или переговорщиков — не вариант. Это будут официальные люди и отношение к ним будет соответствующее. Нам же сейчас необходимо просто провести конфиденциальную встречу на высшем уровне с глазу на глаз, чтобы наметить условия добрососедства и просто друг к другу приглядеться. Созрела на данном этапе такая необходимость, пришло время разбираться кто есть кто. Именно поэтому вы — первая ласточка в наших совместных проектах, даже голубь мира в некотором роде.
Я искренне рассмеялся последней шутке, но настырно продолжил гнуть свою линию.
— Мир во всём мире — это, конечно, прекрасно, но вот ответы я пока не получил. Почему просто не передать
— Потому, — прервал он меня. — Потому что купцы с седой древности были слугами всех господ. На современный лад — двойные, тройные, чёртзнаетсколькерные агенты. А даже если и не шпионы, то разболтают об этом, понимаете? И слухи в массах поползут нехорошие, зашевелятся на окраинах всевозможные приспособленцы с диссидентами. Вы что думаете — у нас тут поголовное счастье? Да недовольных, как и при той власти, выше крыши, просто молчат, потому что идти некуда! Как только узнают, что рядом есть ещё одно крепкое поселение — сразу говна забурлят, шептаться начнут о том, что у соседей булки бесплатные и у баб под юбками поперёк. Конституционные права вспомнят…
Понятное дело, шила в мешке не утаить и народ знает о других городах, но ничего конкретного — так, торгуем помаленьку. Вот только пока мы официально молчим — они где-то далеко, за тридевять земель. А вот когда зашевелимся… Потому и налаживаем дипломатию втайне, вряд ли у Коробова ситуация иная — шебутного народа везде полно. По уму сначала обговорим основное, обсудим, а уж потом и послами перебрасываться начнём для закрепления, так сказать.
Послать своих доверенных людей вместо вас я сейчас не могу — у них другие задачи. Так что остаётесь вы. И вообще, что вам не нравится, убийца камешком?
На последний аргумент возразить было совсем нечего, и я даже испуганно замахал руками.
— Да не спорю я, просто разобраться хочу. Чтобы не накосячить по незнанию.
— Не накосячите. В случае чего письмо выбросите, только и всего. Код, которым написан текст, вряд ли кто-нибудь сможет прочесть кроме меня и полковника. Он ему по роду службы знаком, мне по курсам криптографии. А даже если и прочтёт кто-нибудь — то расстроится. Там никаких тайн нет, скорее личное обращение. Больше скажу — я понимаю, что воспоминания об этом человеке у вас так себе, потому требовать передачу из рук в руки не стану. Просто изыщите способ передать письмо кому-то, наделённому властью. Да хоть в окно закиньте, как анонимку — мне без разницы, главное результат. Если по неким обстоятельствам решитесь на прямой контакт с подчинёнными полковника — не вздумайте лгать. Отвечайте честно на все вопросы. Так что, даёте мне слово?
— Да.
Мы скрепили договор рукопожатием.
— Пойдёмте. Пора. К сожалению, от кандалов вам придётся избавляться без кузнеца, но тут я кое-чем смогу помочь.
Меня грыз червячок сомнения.
— А всё же, почему отпускаете — истинную причину назвать можете?
Сергей Юрьевич грустно посмотрел на меня и его лицо стало каким-то… человечным, что ли…
— Чтобы Богом себя не чувствовать, — совершенно серьёзно ответил он. — Понимаете, когда у человека в руках большая власть, он начинает переставать быть человеком. Он начинает всё знать, всё видеть лучше других. Следующий этап — вершитель судеб. Захватывает это дело очень… Вот поэтому я всегда стараюсь от земли не отрываться и, по внутреннему убеждению, или желанию собственной левой пятки, виновных не назначать. Да и какой прок от вашей смерти? Разве что новый грех на душу. И вообще, — смутился Фролов. — Хватит философствовать, пойдёмте.
Меня вернули в камеру, а через час ко мне пришёл неизвестный с большой, видавшей виды сумкой. Ни слова не говоря, он достал из неё ножовку по металлу и принялся перепиливать заклёпки на кандалах, благо щель между половинками браслетов позволяла. Работал он усердно, и через каких-то минут двадцать мои ноги стали свободны. Затем всё так же беззвучно взмахом руки указал на выход и мы, пройдя мимо совершенно игнорировавшего нас дежурного, оказались на улице. Практически сразу из темноты к нам подошёл Сергей Юрьевич.