«...И места, в которых мы бывали»
Шрифт:
— Радисту — в рубку.
Его голос из динамиков разнесся почти так же, как звук сирены. Радист возник сразу. Команды капитана здесь выполнялись мгновенно. Железняк спросил:
— Что с островитянами? Связь держишь?
— Всю ночь держал. Он почти заглох. Видно, совсем сели аккумуляторы, но обещал слушать. У них вода уже к входу в палатку подошла. Сильно боятся.
— Ну, иди, скажи ему, пусть дают ракету. А вы (это уже нам с Табацким) идите и смотрите, где будут ракеты. Туман туманом, но высота его слоя не больше пяти метров. Поэтому ракеты должны быть видны хорошо, если пускать их будут не очень далеко.
Мы вышли на левый борт, услышали, как хлопнула дверь радиорубки, и задрали головы, чтобы не пропустить ракету. Железняк тем временем опять включил сирену. Ее вой оглушил нас — ведь размещалась она на верху рубки, на мостике, то есть прямо над нашими головами. Через несколько секунд слева от курса «Геолога» взмыло красное пятно, довольно размытое и отливающее каким-то перламутровым оттенком. Ракета! Но достаточно далеко еще.
Я открыл дверь в рубку:
— Есть! Слева градусов тридцать от нашего курса. Видел?
— Конечно, видел. Скоро тот ручей, что ты говорил? Узнаешь ты его?
— Я не знаю нашего точного места сейчас. В этом молоке трудно ориентироваться, но постараюсь угадать.
В этот момент раздался крик нашего впередсмотрящего:
— Капитан! Глубина — метр!
Щелчок тумблера, и динамики над головами рявкают:
— Есть метр! Принимаю вправо! Меряй дальше.
Из тумана перед носом «Геолога» возникла новая группа кустов, и Железняк уже без микрофона прокомментировал:
— Так… вылезли на пойму. Еще немного и посуху пойдем.
Он дернул ручку машинного телеграфа на «стоп», потом еще раз — на «малый назад». Катер попятился, и опять звякнул телеграф: «малый вперед». Мы обошли новоявленный остров и двинулись дальше. Железняк снова включил громкую связь и вызвал радиста. Тот опять явился моментально.
— Ну, что там?
— Он говорит, что слышит нашу сирену. Недалеко уже. Но ракет у них мало. Сейчас он даст еще одну и перестанет. А потом перед самым нашим подходом еще запустит. У них там туман расходится уже. Так что станет полегче.
Мы все дружно посмотрели вперед. Да, вроде впереди по светлело. Ну, дай-то Бог.
Еще минута-другая, и катер вырвался из тумана. Я осмотрелся и тут же узнал место. До ручья оставалось не больше полукилометра. Через несколько минут мы дошли до его устья По моему сигналу Железняк перевел стрелку телеграфа на «стоп» и сказал:
— Давайте осмотримся и покричим малость, — он включил сирену, а в ответ из-за недалеких кустов со свистом и шипением вылетела красная ракета, в зените рассыпавшаяся на три.
Мы простояли без хода минуты три. За это время нас снесло вперед метров на пятьдесят.
— Ну что, поползем к ним? — неизвестно у кого спросил Железняк и решительно завертел штурвал, обозначив ход на телеграфе, как «самый малый вперед». Катер, развернувшись, медленно пополз вдоль изменивших свою ориентировку куртин тальника. Теперь они тянулись не вдоль, а поперек течения Енисея. Железняк поднял лобовое стекло и крикнул матросу на носу:
— Меряй почаще!
Тот замахал своим шестом, как ветряная мельница. Но молчал. Значит, идем точно по руслу ручья.
Так прошли с полкилометра и увидели слева палатку. Нам показалось, что она стоит прямо в воде. Но когда подошли вплотную, разглядели, что стояла она все-таки на земле, хотя вода уже достигала входа в нее. Из палатки высунулись две черноволосые головы. Потом один из обитателей палатки в болотных сапогах вылез из нее целиком, влез в воду по колени и, что было силы, замахал руками:
— Давайте сюда! Скорее!
На что Железняк ответил, но слышать его могли только мы:
— Скоро только кошки… родятся, но котята слепые бывают.
И матросу на носу:
— Сколько там?
— Восемьдесят сантиметров.
— Ясно. Подходим.
Он повернул штурвал и дернул ручку телеграфа на «стоп». Катер повернул и уткнулся носом почти во вход в палатку. Дима, а вылез из нее именно он, плюхнул пару раз сапогами и ухватился за якорную цепь, свисавшую вместе с якорем из клюза. Руки его дрожали, лицо было перекошено, губы тряслись. Стуча зубами, он проговорил:
— Пришли все-таки. Слава Богу. А мы уже думали, что придется вплавь до Абалакова добираться.
Табацкий вспомнил, кто здесь старший:
— А кто тебя, идиота, загонял сюда? Не видел и не понял, что происходит? Чего разгрузился, дубина?
— Я побоялся, что назад уже не проедем. А тут Абалаково рядом, можно на лодке все перевезти.
— Ну, вези, болван. Откуда тут лодки к тебе подойдут? Как там догадаются, что ты тут утопаешь?
На это Дима не нашелся, что ответить. Да и не нужен был никому его ответ. Меня он во всяком случае не интересовал. И я позвал:
— Володя, ты чего прячешься? Вылазь сюда!
Володя Арбузов в прошлом сезоне был радистом нашей партии. На редкость симпатичный парень, прекрасный специалист, он пользовался не то что уважением, а, прямо сказать, любовью всей партии. Зимой он учил нас, геологов, радиоделу. Из палатки глухо донеслось:
— А я не могу, я в тапочках.
— Здесь будешь оставаться, курортник в тапочках? — поинтересовался Железняк.
— Сейчас выйду, разуваюсь.
Володя вылез босой в засученных выше колен штанах. Железняк приказал команде надеть «болотники» и приступать к погрузке.