«...И места, в которых мы бывали»
Шрифт:
Но последим за нашими делегатами, тем более что сами они отнюдь не скрывали происшедшего, хотя хвастаться было вовсе нечем.
Выйдя из долины Малой Каменки и повернув направо, они не спеша продвигались по торной тропе и, как ни медленно шли, вскоре преодолели половину расстояния. Им захотелось перекурить. Для этого они поднялись с бичевника, от воды, на коренной берег, покурили и тут обнаружили, что сидят у подножия высокого косогора, покрытого мхом и сплошным ковром вечнозеленого брусничника, обильно усыпанного крупными спелыми ягодами. Естественно, они соблазнились, да и кто устоял бы перед таким подарком природы! Вот и двинулись зигзагами вверх по косогору. Ягоды они не собирали — незачем было. Горняков таким подарком не удивишь, да и в нашем лагере все брусникой были сыты по горло. Брали ягоду они в соответствии со своими характерами: Алик набирал горсть и отправлял ее в рот, а Як, поначалу тоже действовавший так же, потом заленился и ел ее просто по-звериному — ползал и ловил открытым ртом сочные гроздья.
Так продолжалось, пока Як не уперся во что-то лбом. Тут он приподнял наконец лицо и увидел перед собой огромную медвежью башку. Як вскочил, заорал что было духу и бросился вниз. Медведь рявкнул и тоже понесся, но вверх. А перед тем с ним случился приступ известной «медвежьей болезни». Як не успел повернуться, как в него ударила струя зловонной жидкости, слегка уменьшившая панику. Он добежал до речки и вскочил в нее. Алик, заходившийся нервным смехом, подбежал к нему, по пути сломав несколько пихтовых веток. Боязливо озираясь, они пытались оттереть вонючую жижу. Но безуспешно. Тогда Алик предложил Володе раздеться и отстирать энцефалитник с песком, что тот тут же и сделал. Позже Алик, посмеиваясь, говорил, что не знает, где было больше «ароматного» добра, снаружи штанов или внутри. Но это, пожалуй, уже из области красного словца. Более или менее отмыв горемыку, они развели большой костер и подсушили пострадавшую одежду. А там и дальше пошли, тревожно оглядываясь. Но медведь, видимо, тоже сытый впечатлениями, больше не появился.
Вскоре они подошли к лагерю горняков. Навстречу вышел сам Гудошников, взял записку, повздыхал и сказал:
— Хорошо, что вы пришли, ребята. Я как раз сам собирался к вам пойти. Нам тоже нужна помощь, но другого рода. Медведи нас замучили. Каждую ночь приходят в лагерь, сжирают все, что приготовим с вечера, раскидывают посуду, хорошо хоть по палаткам пока не шарят. Хочу просить Круся с его «браунингом» и псом. Уже пришел бы, но знаю, что Крусь ездил в экспедицию, а сейчас на базе сидит и ждет коней. Когда уже те кони у Казарова освободятся? Хоть к нему иди за Левой Мацкевичем, его ж не зря зовут «Лева — медвежья смерть». А у нас толковых охотников нет, да и оружия — только двустволка Коли Розниченко. Вот и боимся нос из палатки высунуть. Всю ночь дрожим. Оставайтесь, переночуйте у нас: посмотрите, что такое здесь медведи.
Алик засмеялся:
— Уже посмотрели. Видите, Володька еще мокрый. Только что встречались вон там, на горке, — в детали он решил не входить, загрузил свой рюкзак, посмотрел, как укладывает продукты Як. Отобрал у того по понятным причинам крупу и концентраты, подкинув взамен сколько-то тушенки и супов в банках. На том делегаты распрощались и, робея, пошли к себе, громко гремя камнями на бичевнике. Проходя окаянный косогор, они запели во все горло. Жаль, слушать их было некому.
Вернемся теперь в наш лагерь на взгорке над Малой Каменкой. Здесь царили тишина и спокойствие. Большинство населения уже высушилось и разбрелось по палаткам. Только Скороделов стоял у костра и досушивал свои штаны и портянки. Да девчонки неподалеку от него занимались какими-то своими делами. Мы с Лисиным в моей палатке продолжали размечать следующие маршруты, покуривая толстые цигарки.
Внезапно все пришло в движение. Сначала раздались женские голоса:
— Леонид Георгиевич! Карабин! Давайте карабин!
А следом заорали и мужчины, высунувшиеся из палаток:
— Ружья хватайте и сюда! Ру-ужья!
Карабин у нас был только один. В моей палатке. Малокалиберный ТОЗ-17. Ружей было два: курковая тулка у Бориса да бескурковка-ижевка у Павлика Моргунова. Мы с Лисиным одновременно сунулись к выходу и, конечно, застряли, помешав друг другу. Но перед тем я успел выхватить из-под спальника «тозовку» и кинуть ему, а сам сдвинул по поясу из-за спины на живот кобуру с тяжелым офицерским «вальтером». В голове у меня вертелось: «Опять, наверное, глухарь прилетел». Такое уже было утром, прилетел и уселся на сосну над костром. Пока шумели и суетились, он спокойно улетел.
Потолкавшись задами в полах палатки, мы с Лисиным, наконец, выбрались из нее. И оторопели от неожиданной картины, представшей нашим глазам.
Лагерь наш стоял прямо над давно заброшенной дорогой из Енисейска на Северо-Енисейские прииски, шедшей вдоль Малой Каменки. И вот по этой дороге в сотне метров от нас, высоко вскидывая зад, несся медведь, а за ним, размахивая белой портянкой, что было духу бежал Борис Скороделов. Сцена была уморительной. Давясь от смеха, мы с Валерой закричали:
— Борис, стой! Куда ты?! Стой!
Но то ли он не слышал нас, то ли азарт погони захватил парня, никакой реакции не последовало. Гонка продолжалась. Орал уже весь лагерь. Это немного подействовало. Борис па мгновение приостановился. Я взял у близорукого очкастого Валеры «тозовку», передернул затвор, дослал из магазина патрончик и попытался прицелиться. Но на линии огня маячила фигура Бориса с портянкой в руке, заслоняя медведя. Впрочем, тому эта гонка надоела, и он юркнул в кусты над речкой. Борис подбежал к этому месту и, слава Богу, остановился. В кусты за зверем он все же не полез.
Я отдал «тозовку» кому-то из ребят, вытащил пистолет и в сопровождении всей оравы, к этому моменту вполне вооружившейся, пошел навстречу как-то странно ковылявшему к нам Борису. Встретившись, он пожаловался:
— Все ноги посбивал, пока гнался.
— А зачем ты за ним гнался? — кто-то спросил. — Без оружия, с одной портянкой…
— А он хотел дать медведю ее понюхать — сразу наповал.
Хохот заглушил эту реплику. Но Борис, похоже, начисто утратил чувство юмора и не нашел ничего лучшего, как сказать:
— Я хотел вам показать, где он свернет.
Это изречение вызвало новый пароксизм смеха. Так под хохот и шуточки мы и вернулись в лагерь. И там долго еще не могли успокоиться. Все смеялись и подначивали Бориса. Я попросил его рассказать, как все произошло, — ведь начало происшествия знал он один. Оказалось, когда Борис досушивал свои портянки, он услышал треск сучьев и топот, потом увидел, что с горы к нему бежит медведь. Тот подбежал прямо к костру (и Борису), негромко рыкнул, выскочил на дорогу и помчался по ней. Борис, ничего не успев сообразить, пустился за ним, чем только добавил зверю прыти. Портянку он просто забыл в руке. Я спросил его:
— А если б он повернулся — и на тебя?
Ответ был такой:
— Тогда бы он гнался, а я удирал.
Всю картину мы смогли восстановить, когда пришла наша депутация. Вдоволь насмеявшись над скороделовскими догонялками, «депутаты», смущенно заикаясь, рассказали о своих приключениях. При этом Алик изменил своему обыкновению защищать Яка и выложил все, как было. Тогда мы и сделали вывод, что к костру прибежал напуганный Яком медведь. Перемахнул через гору и оказался в нашем лагере носом к носу с Борисом и его портянками.