«...Ваш дядя и друг Соломон»
Шрифт:
«Не хватает у меня одной лиры».
«Могу помочь в этом деле», – сказал я.
Обернулась удивленно. Я осекся. Высокая, почти моего роста, мощная девка. Большие груди, широкое лицо, толстые губы, короткие волосы почти покрывают низкий лоб, но глаза красивые – карие и горячие. Ответила просто:
«Хочешь помочь – давай!»
Дал ей лиру и коснулся ее горячей потной руки. Подумал про себя: «Зачем ей нужен такой дорогой крем, все лицо ее в веснушках, и тут крем не поможет». Поставила чемоданчик на прилавок, чтобы положить в него крем.
«Хочешь пить?»
«Хочу».
Перед тем как дать ей бутылку, выпитую мной до половины, перевернул в ней соломинку. Она разразилась громким смехом, и смех ее был горяч, как и глаза ее и голос:
«Я не подозреваю тебя ни в какой болезни».
Я следил за тем, как она пьет. Нос и рот морщились при каждом втягивании соломинки, как заячьи губы. Выглядело не очень симпатично. И все же пошел за ней к освободившемуся столу. Мы присели, и я тут же хотел спросить, как ее зовут. Но закусил язык и подумал: «Зачем мне знать, кто она. Зачем вообще мне знать о ней что-либо?»
Спросил:
«Где твоя база?»
«В Балузе».
«Я могу тебя подбросить».
«Нет слов».
Вскочила с места, и ее телеса затряслись и подпрыгнули. Чемодан у нее в руке, и вся она – торопливость и движение. Если так торопится, пусть себе идет. Мне она не нужна. Я даже ощутил облегчение: лучше всего избавиться от нее.
«Если ты торопишься, ищи себе другого попутчика. Я остаюсь. Хочу поесть».
«И я хочу».
Купил я гамбургер в лепешке. Приняла она его как само собой разумеющееся. Вонзила в него жадно зубы и продолжала говорить, жуя:
«Нет у меня ни гроша. Приедем в Балузу, я возьму в долг у подружек, и мы рассчитаемся».
«Не имеет значения».
Мы прошли через большой зал к джипу. Она идет впереди меня, перекладывая чемодан из руки в руку. Хотел ей помочь, но сдержался. Она не из тех, подумал я, которые требует обхождения. Подошли к джипу. Он был окружен солдатами, ищущими попутку. Но тут мне захотелось ехать лишь с ней. Желание это было очень сильным, и я сказал солдатам:
«Не едем».
Она взглянула на меня с удивлением, извлекла чемодан из джипа. Сказала:
«Ну, так привет!»
«Погоди. Когда ты должна вернуться на базу?»
«Завтра. В восемь утра – должна быть на построении».
«Хочешь искупаться в море?»
«Потрясающая идея».
Когда я остановил джип в роще финиковых пальм, подошел ко мне паренек-араб и предложил на продажу ожерелье цвета серебра, на которое подвешена была серебряная монета с профилем Нефертити. Купил ей ожерелье. Даже не поблагодарила. Повесила на шею и сказала:
«Какая честь. Для такого ожерелья нужна ослиная шея».
Исчезла в одной из развалин на берегу и вернулась в сиреневом блестящем купальнике. Была она не красива. Купальник обнажил все ее огромное тело. Стояла она передо мной, как на соревновании на титул королевы красоты, уверенная в своей победе. Это спокойствие
«Смотри. Ржавый столб хочет выдать себя за дерево».
Вдруг я подумал, что с момента, как с ней встретился, ни разу не подумал об Адас. Взял девицу за руку и потянул к морю. Она была, как рыба в воде, отличная пловчиха, ныряла и выпрыгивала, совершала разные кульбиты, и соленая вода стекала с ее тела. Ну и я кувыркался. Давно не ощущал такого раскрепощения и радости. Она ныряет в моих объятиях. Груди ее горячи и мягки даже в холодной воде. Не отталкивает меня, разрешает вести себя с ней свободно. Тут меня посещает сердитая мысль: «Она из тех, которой можно сразу же овладеть, которая готова дать любому. Ведь даже имени моего не знает, как и я – ее имени». Резко повернул к берегу. Для меня игра кончилась. Но она плавает намного лучше меня, доплыла до берега быстрее и скрылась в развалине, чтобы переодеться. Вернулась спокойная и удовлетворенная, расчесывая волосы. Купленное мною ожерелье повесила на шею поверх формы, ботинки не зашнурованы. Спросил ее:
«Почему ты не зашнуровала ботинки?»
«О, лейтенант, ты, оказывается, тоже один из тех, кто весьма строг с людьми».
«Кто у тебя еще такой?»
Села на песок, расставив ноги, зашнуровала ботинки. Все, что она делает, – делает просто, как само собой разумеющееся.
«Один из таких наш старшина. Строг, как ты. Читает нам длиннющие речи: «Все зависит от шнурков и пуговиц. Судьба государства. Шнурок и пуговица на месте – все армия на своем месте. Разум в армии идет через шнурок и пуговицу к рассудку»».
Опять рассмеялась своим громким заразительным смехом. Вскочила на ноги, а я все еще смеюсь:
«Доводит вас этот старшина?»
«Не меня. Он ведь ниже меня на полторы головы. Хочет меня наказать, должен глядеть на меня снизу вверх, а я гляжу на него свысока. От этого статуса он отказывается».
«Ты что, много нарушаешь?»
«Немало. Я ведь делаю все, что мне захочется».
«Делаешь, что тебе захочется?»
«Удивляешься? Да. Даже в армии я делаю то, что мне захочется».
И вдруг становится мне хорошо на душе. Давно не было у меня такого чувства. Она достойна перед отъездом в пустыню хорошего обеда. Она возражает: ей не нравится есть в столовых. Любит пикники на природе. Едем нам рынок в Эль-Ариш. Набираем еду и питье, крутимся между прилавками, она впереди, я – за ней. Она покупает, я – плачу. Ну, мы прямо муж и жена. Но все еще не знаем друг друга по имени.
Честно говоря, мне не на что жаловаться. Девушка она веселая, полна жизни. Пересекаем пески. Время после полудня. Жара усиливается. Мы почти совсем обезвожены, а она насвистывает мелодии. Свист чистый и точный, ни одного фальшивого звука. Наконец-то я могу ее похвалить: