...Встретимся в октябре...
Шрифт:
— Что-о-о?! Вы в моих вещах копались?! Да вы охренели?!
— Не смей так со мной говорить! Я твой отец! А Нина – мать! Мы хотим, как лучше для тебя!
Я чувствовала адское напряжение, исходящее от Димы. Волны черной ярости и боли. Он снова ранен? Пострадал? Я знала, что могу избавить его от боли и залечить любую рану. Только бы добраться до нее. Но сейчас я чувствовала, что он ВЕСЬ источает боль. Не было какого-то одного места. Но б'oльшее средоточие ощущалось в груди. Там, где билось его сердце.
Я пыталась понять, что происходит, тыкалась носом в его грудь, но чувствовала только бешеную ярость. Я вцепилась в нее лапами и потянула черную пушистую нить.
— Сильно они тебя обижали? – Дима погладил меня по голове и заглянул в глаза.
Какой же он… Родной и любимый. Любимый? Нет! Нет, это просто благодарность. Благодарность тому, кто не выбросил меня на произвол судьбы и заботился, как о человеке, а не о животном.
Благодарность за то, что поверил, а не испугался. За то, что не выбросил странное существо – не человека, но и не животное.
Это не любовь. Ни капли любви. Просто он выглядит таким похудевшим, словно месяц голодал. Щеки впали, а в темной щетине видны серебристые волоски. Круги под глазами делали его взгляд… колдовским, завораживающим. А растрепанные ветром волосы так соблазнительно падали на глаза, что руки чесались их убрать.
Я потянулась к черным прядям, но увидев собственную лапу, тут же поспешила спрятать ее. Глупости в голову лезут…
Дима схватил меня за лапу и, нахмурив брови, начал сурово рассматривать. Неужели решил, что я хочу его поцарапать?
В пространстве лифта я отчетливо ощущала его запах. Осенней горечи и немного – пряностей.
— Ты поранилась? Наверное, пыталась освободиться?
— Дим, ну в самом деле! Разговариваешь с котом, как с живым человеком!
Мы с Димой одновременно повернули головы в сторону его отца.
— Лучше. Помолчи.
Он чеканил каждое слово так, словно обрубал. От нового Димы веяло холодом и необратимой смертью. В этот раз он снова убивал. Многих – я это чувствовала. Опасный и безжалостный, вселяющий страх. Но только рядом с ним я не боялась.
Наш этаж и знакомая, темно-вишневая дверь. Прошло не больше двадцати минут, но я соскучилась до безумия. Ощущение было таким, будто возвращалась домой после долгого отсутствия. Даже когда приезжала к родственникам в отпуск, так себя не ощущала.
Родственники… Про них я старалась не думать. Не думать и забыть. Я ужасно хотела дать им знать, что жива. И Дима даже обещал что-нибудь придумать, но… в глубине души я понимала: лучше обрубить все сразу. Чтобы у них не было ложной надежды, что однажды я вернусь.
Но думать о том, как они страдают, считая, что я умерла, было невыносимо. Я – единственная дочь. Родители всегда меня любили
В последнее время мы постоянно ругались по телефону и видео-связи из-за нее. Мама называла меня избалованной и эгоистичной. Думающей только о себе. Даже жестокой. Не хочу помочь собственной сестре устроиться в жизни! Ну и как? Теперь они довольны? Наверное, я действительно жестокая. До сих пор купаюсь в собственной обиде.
Интересно, где сейчас Кира?
Да ну ее! Мне о себе подумать надо.
Дверь распахнулась так резко, что едва не сбила нас с Димой с ног.
Нина Павловна в шикарном красном платье стояла на пороге. Когда только успела. Даже волосы красиво уложила.
— Димочка! Ты вернулся! Даже раньше, чем обещал!
Значит, все-таки следила за происходящим с балкона и все видела. Она распахнула объятия, не давая Диме даже войти.
Он промолчал, уверенно входя в прихожую.
— И цветы мне принес!
— Они не тебе.
Я осторожно посмотрела вниз. Цветы… Я даже не заметила. На его плече висела серая спортивная сумка, с которой он ездил в командировки, а в руке был зажат букет цветов. Я вздрогнула всем телом.
Из коричневой бумаги, исписанной строчками из стихов, выглядывали нежно-розовые бутоны и голубые лепестки. А среди веточек декоративного папоротника сидел белый кролик с длиннющими ушами.
Он тоже видел… Это был не только мой сон. Он был НАШИМ. И Дима воплощал его в реальность. Он принес цветы мне. Мне! Возвращаясь из долгой командировки, возможно раненый, он помнил обо мне.
Я не хотела испытывать к нему то, что выворачивало меня наизнанку. Эти безумные чувства не могли принести мне ничего хорошего. Они вытягивали из меня всю душу. Но глядя на цветы я понимала, что эти чувства становятся больше и сильнее. Они словно заполняли меня изнутри, выталкивая все остальное.
— Дима? – Нина Павловна выгнула бровь. – Что за поведение? Мы с отцом его ждем, а он… – Тут она наконец заметила меня и начала покрываться алыми пятнами. Но быстро взяла себя в руки: – О, ты нашел своего кота? А мы с отцом с ног сбились, пока искали его.
— Да неужели? – Даже мне стало страшно от его ледяного голоса. Дима медленно надвигался на мать, заставляя ее отступать вглубь квартиры. – Сейчас я уйду и дам вам с отцом время собраться. Когда вернусь, вас обоих здесь быть не должно. Вы приедете тогда, когда я приглашу.
Больше он ничего не сказал – разулся и прошел в свою спальню. Я отчаянно цеплялась за его майку в распахнутых полах куртки. Только сейчас я поняла, что эта же одежда, которая была на нем и во сне.
— Дима! Ты что такое говоришь?! Как ты смеешь? Я – твоя мать!