100 рассказов о стыковке. Часть 1
Шрифт:
Наряду со спортивно–культурной программой американских коллег угостили первоклассным шашлыком, который запивали домашним квасом, приготовленным Евгением, мастером на все руки. Баранина для шашлыка также имела свою характерную для того времени предысторию. Ее достали в центральном гастрономе «Арбатский», по звонку из другого могучего министерства — торговли. Дополнительные сложности возникли уже в подсобке, где разделывали мясные туши. Когда мясник, отрубивший нам бараний зад, узнал, что такое шикарное мясо предназначалось для американцев, с которыми он встречался, как мне помнится, еще на Эльбе в 1945 году и почему?то вынес с тех времен далеко не союзнические чувства, то пытался забрать дефицит обратно. Но было уже поздно.
В разгар конноспортивного пикника приехал космонавт Севастьянов и увез от нас коллегу–астронавта.
2.13 Неприятности дома
По сути, это неприятный рассказ, и не только потому, что в нем говорится о неприятностях, с которыми мне и моим товарищам пришлось столкнуться после жаркого лета в Хьюстоне. Это рассказ о темной стороне ЭПАСа, он повествует о тех ненужных осложнениях, с которыми приходилось не раз сталкиваться нам, открытым участникам международного проекта. Эти обстоятельства унижали наше достоинство и превращали нас, по определению, представителей передового отряда советских специалистов, в каких?то неполноценных «гомо совьетикус» в глазах наших американских коллег.
Я писал этот рассказ с неприязнью: как будто снова, как и 20 лет назад, пришлось оправдываться в мелких проступках, которые совершал и которые — нет. Наверно, поэтому я старался скрасить свое повествование юмором, не знаю, насколько это оказалось уместным и насколько мне это удалось.
Режим, принуждавший вести «двойную жизнь», уже этим ставил нас в двусмысленное положение, заставляя лукавить без особой нужды. Но этого оказалось мало. Советская мораль — тема большая, непростая и неоднозначная. Советский человек за границей — это еще более искаженное явление.
С одной стороны, ЭПАС обострил эти условные противоречия, с другой — давал возможность наблюдательным органам отличиться за наш счет, проявить себя, продемонстрировать сверхпреданность режиму и служебное рвение. Аналоги тому можно без труда найти в истории цивилизации: в борьбе за веру, за чистоту идей и за коммунистическое счастье всего человечества.
Конечно, нас никто не ссылал и не приговаривал к расстрелу. В этом смысле мы оказались намного счастливее своих отцов и дедов. Однако кагэбэшники брежневской эпохи тоже руководствовались другими мотивами. Энкавэдэшники, по крайней мере, могли оправдывать свои действия разнарядками на количество шпионов и вредителей, которые они получали с самого верха, под лозунгом выполнения великих целей по пути к светлому будущему. Насколько мне известно, брежневское Политбюро не ставило перед нашим КГБ подобных задач. Что общего было между этими двумя фазами на пути к коммунизму, так это то, что чекисты служили своему делу по–разному. Истина и ложь конкретны, а человека делает мораль, совсем разными они оказались и вокруг ЭПАСа.
Контрразведка не могла прославиться тем, что называлось защитой от происков агентов империализма. Поймать американских шпионов было трудно всегда, в годы ЭПАСа, насколько мне известно, вообще оказалось непосильным для нашей контрразведки, а вот подловить на мелких грехах своих, демонстрируя бдительность и имитируя эффективность, оказалось гораздо проще. Причем первые успехи в «охоте на ведьм» показали карьеристам быстрый путь к успеху. Трудность состояла в том, что мы, большинство открытых участников ЭПАСа, как законопослушные граждане, не нарушали установленного режима во всех смыслах этого слова. Эти особенности привели к тому, что порой у нас стали искать даже небольшие огрехи, ловить нас на мелочах.
Тогда, осенью 1974–го, несмотря на весь прессинг и угрозы, мы никого не предали и не продались сами.
Вернувшись в конце жаркого лета 1974 года в Москву в хорошем настроении после успешного завершения квалификационных испытаний, мы еще не знали, какое новое испытание подготовила нам судьба. Судьба или не судьба, но кто?то уже разыгрывал свою карту на высокой международной арене.
Надо сказать, что в 1974 году резко ужесточился режим для открытых космических специалистов, работавших на переднем крае ЭПАСа, в тылу потенциального противника и
В русском языке слово «режим» имеет несколько значений. Оно было очень распространено в среде закрытых ведомств и организаций, пресловутых «почтовых ящиков»: режимное предприятие, режим секретности, отдел режима, нарушение режима. Последнее словосочетание часто встречалось также в спортивных кругах, однако там оно совершенно не связывалось с выдачей государственных секретов, а относилось в основном к злоупотреблению алкоголем. Если спортсмен загулял, напился, говорилось — он нарушил режим. Что касается нас, то золотой осенью 1973 года, когда с нами обходились нормально, почти «по–человечески», моя команда не нарушала никакие виды режима. Летом 1974 года, когда мрачные тучи нависли над эпасовскими командами, мы продолжали вести себя точно так же. Более того, наш стиль жизни соответствовал комсомольским заповедям, так нас вырастили и воспитали. Как коротко сказал бы Юрий Гагарин; мы делали все так, как учили.
Одна из этих (правда, не гагаринских) заповедей звучала так: физические упражнения помогают при воздержании. Нас, правда, никто не провоцировал в части сексуальных отношений, если не считать, пожалуй, одного эпизода, о котором стоит рассказать. Как?то Норма, секретарь Джека Уэйта, пригласила всю нашу команду на вечеринку. Вслед за нами появились несколько молодых женщин: симпатичная Мэрилен из Public relations (отдела по связям с общественностью) и несколько учительниц из соседних с нами школ. Но мы не дрогнули, сохранив верность своим женщинам и железным принципам. Нам даже удалось посмеяться над собой, слушая по уик–эндам Высоцкого:
Там венгерки с крепким телом, Ты их — в дверь, они — в окно, Говори, что с этим делом Мы покончили давно.Откровенно говоря, внешних соблазнов было немало. Вокруг — множество хорошеньких женщин разного цвета кожи, включая необычный шоколадный цвет и, возможно, — вкус. Дело молодое, как сказало бы булгаковское «собачье сердце». А молодость, как известно, порой гораздо сильнее и воспитания, и чувства долга.
Именно «женскую карту» разыграли в январе 1974 года во время короткой поездки в Хьюстон, когда контрразведчик, отвечавший за режим на выезде, умело, можно сказать, профессионально, засек одного члена группы жизнеобеспечения с американской переводчицей. Дело раздули, и несчастного парня выгнали и с работы, и из партии. Большинство из нас осуждало обе стороны этой драмы: как члена команды, которому не следовало думать только о себе и жить первыми инстинктами (о любви речи там не было), так и тех, кто проявил особое усердие, можно сказать, рвение и получил продвижение по служебной лестнице.
Из?за этой истории особенно пострадал руководитель группы И. В. Лавров — уникальный специалист, с широким кругозором и опытом, к тому же ветеран войны. Будучи старше, он отличался от многих из нас раскованностью, даже смелостью участника настоящих сражений, мог говорить и вести себя нестандартно, не как все. Он говорил, что мы научились воевать только к 1943 году, а вот победить бюрократию он был не в силах. «Преступление» не тянуло на такие строгие меры, как, например, исключение из партии или из команды, поэтому Лаврова «только»… сделали невыездным. (Такое случалось и среди спортсменов, которым за нарушение режима или за другие грехи не разрешалось ездить за границу.) Заместителем руководителя РГ5 назначили Ю. С. Долгополова, который до этого занимался космическим провиантом. Он был членом большого парткома предприятия, можно сказать, нашим партийным боссом. После того как решили усилить роль партии при выездах за границу, он всегда был первым кандидатом на место выездного парторга на пленарных встречах в Хьюстоне, хотя, откровенно говоря, тоже был не без греха. Что пострадало больше всего, так это работа над проектом как раз в части жизнеобеспечения, не говоря уже о человеческом достоинстве.