100 знаменитых судебных процессов
Шрифт:
Два года, в течение которых шло предварительное следствие, Роже пытался «расколоть» Марию Беснар. Для этого, например, к ней в камеру несколько раз подсаживались агенты-женщины. Но «черная вдова» молчала. Причем сказать, что было тому причиной — недоверчивость и выдержка подследственной или ее невиновность, — не мог никто.
Тем временем защита тоже не теряла времени даром. Вскоре после ареста Мария Беснар заручилась поддержкой признанных адвокатов — Рене Эйо и Дюклюзо. Эти лучшие парижские специалисты постоянно охотились за сенсационными процессами, а история женщины, которая, возможно, отправила на тот свет дюжину родственников и знакомых, получала все большую огласку. Чтобы обеспечить защите успех, Эйо лично привез в Пуатье звезду адвокатуры, кавалера ордена Почетного легиона — 64-летнего Альберта Готра.
Для начала Готра целый день беседовал со своей подзащитной, а затем принялся вырабатывать собственную
Суд над Марией Беснар начался в Пуатье, во Дворце юстиции 20 февраля 1952 года. На первом заседании ее обвинили в том, что она незаконно получала пенсию за одну из умерших родственниц, подделывая подписи на квитанциях. За это женщину приговорили к двум годам тюрьмы и штрафу в 50 000 франков. Такой мрачный «пролог» процесса был нужен обвинению, чтобы бросить тень на подсудимую и сразу же выставить ее в неприглядном виде. Дело же об отравлении начало рассматриваться лишь на следующий день.
Несмотря на усилия обвинения, у многих в зале суда возникли сомнения по поводу того, имела ли Мария Беснар чисто техническую возможность осуществить некоторые из инкриминируемых ей убийств. Но показания Беру, одного из известнейших токсикологов страны, снова расставляли все на свои места. Ведь если в трупах оказалась такая доза яда, то откуда она могла взяться, как не из рук некоего «доброжелателя»? А если это отравления, то кто, кроме «черной вдовы из Лудена», был в них заинтересован? Да и свидетельства того, что женщина умудрялась побывать у всех родственников накануне, а то и в момент их смерти, наводили на нехорошие размышления.
Представление началось 23 февраля, когда в качестве свидетеля перед присяжными выступал Беру. Готра сделал все, чтобы смешать своего оппонента с грязью. Собственно, практика подобного рода у знаменитого адвоката была богатой, и токсиколог, сам не ведая того, шел на поводу у защитника, из-за чего его аргументы звучали все менее убедительно.
Беру рассказал о данных экспертизы, а также подчеркнул: земля вокруг эксгумированных тел также исследовалась. Дозы мышьяка, обнаруженные в почве, оказались столь малы, что не могли объяснить наличие такого количества яда в останках. Однако Беру допустил серьезную ошибку: он достаточно халатно контролировал систему регистрации в лаборатории, чем и воспользовался Готра. Адвокат нашел несколько несоответствий между количеством сосудов с останками и их содержимым, списки которых были составлены в Лудене и в Марселе соответственно. Защитник сделал закономерный вывод: в лаборатории доктора Беру сосуды спутали, и к делу Беснар оказались присовокуплены объекты исследования других уголовных дел. Собственно, некоторые неточности списков на фоне сотен отдельных объектов исследования для общего вывода большой роли играть не могли. Однако Готра так умело осветил этот момент, что у суда могло сложиться впечатление, будто работа в институте Беру происходила в условиях крайнего беспорядка и дезорганизации. Затем адвокат заявил: мышьяк мог попасть в ткани непосредственно из стеклянных сосудов, предназначенных для транспортировки. Токсиколог ручался за чистоту сосудов (их мыли и стерилизовали в Марселе). Но Готра, заручившись показаниями кладбищенского сторожа, возражал: мол, некоторая часть «тары» была загрязнена.
Адвокат прекрасно понимал, что, по сути, ломает комедию. Тем не менее, для того чтобы еще больше дезориентировать присяжных, он воспользовался частной перепиской Беру. Защитник пытался доказать, будто токсиколог фальсифицировал результаты исследований в угоду следователю. К тому же Готра умело обыграл одну цитату из письма эксперта, в которой Беру говорил о своей способности на глаз отличать мышьяк от сулемы. Естественно, никто, будучи в здравом уме, не станет предполагать, что в столь серьезном деле, как предумышленное убийство, специалист будет действовать на глазок, хотя в то время многие токсикологи демонстрировали студентам умение различать вещества, лишь раз взглянув на них. Но, конечно, в том случае, когда от результатов экспертизы зависела жизнь человека, такие «спецэффекты» становились недопустимыми. Беру, похваставшись следователю, просто стремился подчеркнуть свою опытность.
Готра, сумевший вывести из себя эксперта, тут же предложил ему определить, в каких из предлагаемых ему пробирок находится мышьяк, а в каких — сулема. Для того чтобы отразить нападки защитника, требовался иной склад характера, чем тот, которым природа наградила Беру. Возможно, при других обстоятельствах (при хорошем освещении, спокойном состоянии) он и не ошибся бы. Но в тот день Беру неправильно указал на три пробирки, заявив, что в них содержится мышьяк. Адвокат возликовал: мол, вот вам и ценность показаний специалиста! Ведь во всех без исключения пробирках находилась сулема.
Готра прекрасно понимал, что его спектакль существа дела не меняет. Члены судебной комиссии также не считали доводы защиты серьезными, хотя и пребывали в некоторой растерянности. Наконец, было принято решение назначить новых экспертов и провести повторную эксгумацию трупов. С этой целью суд в Пуатье предоставил необходимое время и полномочия четырем знаменитым парижским судебным медикам и токсикологам — Фабру, Кон-Абресу, Гриффону и Пьедельевру. Для того чтобы произвести эксгумацию и сделать все необходимые анализы, им потребовалось два года. Контролировал проведение работ Пьедельевр, 70-летний кавалер ордена Почетного легиона, чье имя было широко известно далеко за пределами Франции.
Несмотря на сложности, неизбежные при повторной эксгумации, Пьедельевр старался не оставить защите ни единой зацепки. За документацией тщательно следили, результаты анализов перепроверялись несколько раз различными способами, отдельно проводились анализы большого количества проб почвы из разных мест кладбища Лудена (на количество и растворимость мышьяка). К сожалению, часть тел находилась уже в таком состоянии, что ориентироваться приходилось в основном на анализ волос.
Готра, с надеждой следивший за повторным расследованием, вскоре узнал, что, несмотря на все возникшие проблемы, результаты исследований свидетельствуют отнюдь не в пользу его подзащитной. Новая группа специалистов подтвердила результаты, полученные Беру. А в нескольких случаях при помощи новейших способов выяснилось, что количество яда в тканях даже выше, чем показала первая экспертиза. Так, в волосах Леона Беснара содержание мышьяка превышало норму в 44 раза! Поэтому Готра решил признать наличие этого вещества в трупах, однако бить на то, что яд попал в ткани исключительно из почвы. Но и тут исследователи опередили адвоката. Кроме проб, взятых на кладбище Лудена, они сделали еще один дополнительный тест: там, где были похоронены «мертвецы черной вдовы», они закопали пучок волос с нормальным содержанием мышьяка. «Захоронение», находившееся под неусыпным надзором полиции, вскрыли только через год. Тщательная проверка показала, что количество яда в контрольном пучке за это время практически не изменилось.
Тогда Готра принялся штудировать специальную литературу, и в конце 1953 года наткнулся на интересный материал. Некоторые ученые, область деятельности которых лишь соприкасалась с токсикологией, утверждали, что в почве происходят пока еще неизвестные процессы, благодаря которым мышьяк в земле растворяется в больших количествах, чем считают токсикологи. Это процессы биологического характера, и зависят они непосредственно от деятельности почвенных микроорганизмов. Их по обмену веществ можно разделить на две большие группы: на те, которым для жизнедеятельности необходим кислород (аэробные), и те, которые могут существовать без кислорода (анаэробные). Последние получают необходимую энергию из процессов брожения, так что повсюду, где в почве происходило гниение и брожение, вызванные деятельностью анаэробных микробов, имелись предпосылки для растворения большого количества мышьяка. Кстати, анаэробные бактерии на кладбищах и необходимый для их жизни водород получают из волос трупов, содержащих серные соединения. Там, где происходят эти сложные процессы, мышьяк проникает из почвы непосредственно в волосы так, как и из тела отравленного, через корни волос, и не поддается удалению при мытье. Установить же наличие или отсутствие деятельности анаэробных бактерий в почве невозможно. Они могли быть в одной могиле и отсутствовать в соседней.
Готра встретился с авторами работы о микроорганизмах, заручился их согласием на участие в процессе и привлек в качестве свидетелей защиты еще двоих врачей и биологов. А тут еще судьба подбросила адвокату подарок: один из экспертов все же допустил ошибку. Она, правда, на общем фоне доказательств была незначительной, однако давала возможность настаивать на некомпетентности исследований. Дело в том, что при определении мышьяка в костях и волосах с помощью радиоактивных элементов большое значение имеет время, в течение которого исследуемое вещество подвергается обстрелу нейтронами в атомном реакторе. Это время вычисляется при помощи единицы полураспада. Для того чтобы определить наличие и количество мышьяка в пробе, ее нужно держать в реакторе 26,5 часа. Готра узнал об этом у физиков-ядерщиков. Они же уточнили: выдерживать время нужно хотя бы потому, что в противном случае иные элементы, период полураспада которых приближается к периоду полураспада мышьяка, могут исказить результат. Но в лаборатории волосы Леона Беснара подверглись только 15часовой обработке нейтронами! Почему Гриффон, человек авторитетный и дотошный, совершил столь грубую для токсиколога ошибку, очевидную для любого более-менее знающего специалиста, не известно.