111 симфоний
Шрифт:
Прокофьев тоже отдал дань этому воспеванию в балете «Стальной скок», посвященному быту Советской России. В соответствии с замыслом он стремился сочинять мелодии в национальном русском характере, однако основой музыки стало воспроизведение машинных шумов, множество звукоизобразительных эффектов, изобилие острых и грубых диссонансов, острых аккордов-пятен. Музыка не вызвала одобрения ни у традиционалистов, для которых была слишком эпатирующей, ни даже у таких музыкантов, как Стравинский, который высказал автору недовольство «грохотом паровых молотов».
В начале 1930 года состоялась еще одна концертная поездка в США. Прокофьев провел там 24 концерта с крупнейшими оркестрами страны. Он получил несколько заказов, в частности, к 50-летию Бостонского симфонического оркестра написал Четвертую симфонию, основанную на театральной музыке — темах из «Блудного сына».
Последние сочинения, созданные за рубежом — Четвертый и Пятый фортепианные концерты, «Симфоническая песнь» для оркестра, две легкие сонатины для фортепиано и Первый виолончельный концерт. В ноябре — декабре 1932 года состоялась еще одна поездка в Москву, где он договорился с руководителями Союза композиторов и Министерства просвещения (тогда — Наркомпроса) об окончательном возвращении. Осенью 1933 года Прокофьев с семьей, в которой было теперь два сына, поселился в Москве, где ему предложили стать профессором-консультантом Московской консерватории — эту должность он занимал до 1937 года.
По-видимому, композитор, не представлявший, какова на самом деле жизнь в давно покинутой им стране, считал, что сможет продолжать жить так, как сам захочет — будет выезжать на гастроли за рубеж, писать то, что пожелает. Однако он жестоко ошибся. Первые пять лет гастроли еще продолжались. В 1935–1936 годах он побывал в длительной концертной поездке — посетил Испанию, Португалию, Марокко, Алжир, Тунис, в конце 1936 года совершил турне по странам Запада и США, в начале 1938 года снова побывал за границей, но затем выезд ему был запрещен.
Резко изменилась тематика творчества, отчасти — и музыкальный язык. Появляются такие сочинения, как музыка к кинофильму «Александр Невский», позднее переработанная в кантату, оперы «Семен Котко» о гражданской войне на Украине, «Повесть о настоящем человеке», оратория «На страже мира», кантата «К 20-летию Октября», «Здравица» и т. п. Конечно, наряду с этими уступками господствующей идеологии создаются и другие сочинения — балеты «Ромео и Джульетта», «Золушка», «Сказ о каменном цветке», увертюры, инструментальные концерты, фортепианные сонаты и пьесы.
В 1940 году Прокофьева привлекла комедия Шеридана «Дуэнья». Идею создания оперы на этот сюжет подала ему молодая поэтесса Мира Мендельсон, сделавшая перевод комедии. Либретто композитор писал сам, несколько стихотворных текстов, уже на готовую музыку, написала переводчица. Прошло несколько месяцев, и она стала второй женой Прокофьева. Судьба Лины Льюберы сложилась трагически: вскоре после развода она была арестована, как многие в те годы, по ложному обвинению в шпионаже. Прокофьев не делал никаких попыток облегчить ее положение. Этим пробовал заняться Шостакович: обращался во всесильные карательные органы с заявлениями, но ничего не добился.
После начала Великой Отечественной войны Прокофьев был эвакуирован на Северный Кавказ, в Нальчик. Когда эти места оказались под угрозой оккупации, переехал в Тбилиси, потом — в Алма-Ату. Лишь в октябре 1943 года, когда стало ясно, что столица больше не подвергается непосредственной опасности, композитор вернулся в Москву. Все это время он вместе с женой, которая стала либреттисткой всех его последующих сочинений, работал над оперой «Война и мир». Опера потребовала огромного труда, занявшего много лет. Параллельно создавались многие другие сочинения — музыка к фильмам, инструментальные пьесы, в частности, по фольклорным мотивам народов, которые принимали у себя Прокофьева как дорогого гостя, создавая ему все условия для полноценной работы.
Ни мировое признание, ни тематические уступки не спасли композитора от психологических репрессий. Как и Шостаковича, его причислили к столпам формализма и подвергли жестокой критике в 1948 году. Неизвестно, как реагировал композитор, избалованный всемирной славой, на жестокое шельмование. Он никогда нигде не высказывался по этому поводу, не ходил на собрания, похожие на средневековые судилища, не каялся в своих ошибках, как это требовалось по установившемуся тогда ритуалу. Он молчал. Однако все это не могло не отразиться на нем. Возможно, именно эти преследования подорвали здоровье Прокофьева. Он скончался, не дожив до шестидесяти двух лет, в Москве 5 марта 1953 года, в один день со Сталиным; это и определило полное умолчание скорбной даты — на фоне общей официальной скорби кончина одного из крупнейших композиторов XX века прошла практически незамеченной. Его хоронили лишь немногочисленные друзья, ни в одной газете не появилось ни строчки, посвященной его памяти.
Классическая симфония
Классическая симфония, ор. 25(1917)
Состав оркестра: 2 флейты, 2 гобоя, 2 кларнета, 2 фагота, 2 трубы, 2 валторны, литавры, струнные.
Классическую симфонию Прокофьев писал на протяжении 1916–1917 годов. Закончив оперу «Игрок», композитор обратился к крупному сочинению иного жанра, иной, совершенно неожиданной для него стилистики. Уже приучив слушательскую аудиторию и коллег-музыкантов к своему эпатирующему, «хулиганскому» стилю, он удивил всех, создав произведение классически ясное, по-моцартовски солнечное. Еще в 1946 году им был сочинен гавот, ставший впоследствии третьей частью симфонии, тогда же были сделаны кое-какие наброски первой и второй частей. Но основная часть работы была проделана летом 1917 года, когда Прокофьев поселился в дачном поселке под Петроградом. Гуляя по полям, он обдумывал тематический материал и композицию симфонии. Это был в его практике первый случай сочинения без инструмента. «До сих пор я обыкновенно писал у рояля, но заметил, что тематический материал, сочиненный без рояля, обычно бывает лучше по качеству. Перенесенный на рояль, он в первый момент кажется странным, но после нескольких проигрываний выясняется, что так и надо было сделать», — писал композитор. Появление названия он объяснял следующим образом: «Во-первых, так проще; во-вторых — из озорства, чтобы подразнить гусей, и в тайной надежде, что в конечном счете обыграю я, если с течением времени симфония так классической и окажется».
Классические увлечения давно были не чужды композитору. Еще будучи в дирижерском классе Черепнина в консерватории, он увлекался венскими классиками. Теперь же ему захотелось сочинить симфонию в духе Гайдна. «Мне казалось, что если бы Гайдн дожил до наших дней, он сохранил бы свою манеру письма и в то же время воспринял кое-что от нового». Так и было задумано композитором — скромная фактура и прозрачная оркестровка в стиле Гайдна и Моцарта должны были сочетаться в новом произведении с «налетом новых гармоний».
После дерзкой, эпатирующей музыки двух фортепианных концертов, взбудораживших публику и критику, и не менее дерзкой, варварской «Скифской сюиты», написанной на материале балета «Ала и Лоллий», который не устроил даже Дягилева, не отличавшегося пуризмом, симфония молодого композитора удивила всех — она была ясной, стройной, строгой, и вместе с тем жизнерадостной, проникнутой светом и оптимизмом. Состав оркестра Прокофьев выбрал самый скромный — двойной, без тромбонов и тубы, без так называемых видовых инструментов. Вместе с тем, музыка эта не так уж проста — возможно, это своего рода спектакль, из тех, что мы слышим в Четвертой Малера? Только, конечно, более легкомысленный и беззаботный.