17 м/с

Дюрсо Аглая

Очень уж нам было неловко веселиться по поводу человека, которого мы знать не знали и который, соответственно, не успел сделать нам ничего плохого.

Молодой понял ситуацию, молниеносно извлек из кармана карту и радостно крикнул:

— Есть!

Это был аутентичный ват в дальней деревне. Деревня была в сырых джунглях, по настилам бегали полчища муравьев. Некоторые из муравьев имели глупость забегать в гигантские плетеные корзины. Там их склевывали куры. Мы даже поозирались: не завалялась ли где-нибудь поблизости тайка с рыбой, которую мы выронили из джипа в день приезда. Тут было несколько таек, но

идентифицировать их не представлялось возможным. Они все были пожеванными жизнью, одетыми наперекосяк и равнодушными к деталям этого некомфортабельного мира.

Ват стоял на отшибе. Прямо напротив золоченого Будды, принаряженного в самые роскошные тряпки из местного сельпо, был стол для пинг-понга. Два тайца азартно убивали на нем пластиковые мячи. То есть, если не успевали отбить, свирепо приколачивали их ракетками. Как насекомых. Мы выстроились в линию, уважительно относясь к обрядам местных прихожан, и терпеливо дождались конца партии. Тогда один из тайцев положил ракетку и призывно свистнул. В ват вошел старец в желтой драпировке. Старцу стукнуло уже, наверное, лет сто. Он был так высушен, что казался резьбой по дереву. Старец с достоинством сел рядом с Буддой. Будда выглядел более светским в своей пестрой мануфактуре. И однозначно более откормленным.

Старик внимательно оглядел нас. И поманил к себе ракшаса.

«Вот, — злорадно подумали мы, — наконец-то!»

Но выбор старика был не порывом к экцорцизму, выбор был меркантильным — в отличие от нас всех, у молодого в руках угадывался бумажник. Молодой пожертвовал старцу денег, старец вложил что-то в руку молодому, а потом как ни в чем не бывало включил черно-белый телевизор, случившийся за статуей Будды.

— Я тоже такое хочу, — завопил, перекрикивая телевизор, один из наших детей. Увы, это был мой ребенок. Мне пришлось полезть в карман за кошельком. Мой жест привлек внимание местного святого. В обмен на небольшие деньги он тоже вложил мне что-то в руки. Он сделал это заговорщицки, будто играл со мной в «колечко, колечко, выйди на крылечко». Я отошла с добычей подальше и начала ее рассматривать. Будда! Но, боже мой, до чего же крошечный! Он был вырезан на косточке от какого-то фрукта, типа финика. И у него все было. И ручки! И ножки! И даже глаза угадывались!

Местный святой смотрел на нас выжидающе. Мы нервно почесывались и переминались на босых ногах.

Потому что мы были профанами в местных обычаях, варварски вторглись в своеобразную религиозную культуру, а что делать после вторжения — не представляли.

И тогда меня осенило! Я поняла, что этот Будда на финике — что-то типа просвирки в православных храмах.

Я решила, что закинуть Будду в рот, как семечку, и легкомысленно схрумкать будет не так торжественно. И тогда я как можно медленней и уважительней поднесла врученного мне Будду ко рту и почтительно откусила ему голову.

Святой выпучил на меня глаза.

Молодой сзади мученически застонал. (Наверное, все-таки не ракшас. Раз так переживает за религиозные святыни, подумала я.)

Во рту появился явный привкус глины.

Я остолбенело рассматривала крошечный огрызок Будды на ладони и судорожно думала, что придется объясниться.

Потом подняла глаза на святого и, показав на свой пищевод, сказала: «Будда внутри каждого из нас».

БАНГКОК

Про Бангкок мне сказать решительно нечего, кроме того, что он стал последней каплей. В Бангкоке мы разосрались окончательно и бесповоротно и, уже не скрывая, тыкали друг другу пророческую книгу «Пляж». Книгу про людей, которые хотели создать рай, а создали ад.

Этот ужас начался, естественно, с молодого. Он сказал, что еще в Москве заказал билеты до столицы, а в столице — лучшую гостиницу. Потому что ему хотелось сделать нам подарок накануне Нового года. Ему хотелось расширить наши горизонты.

Мы страшно обиделись. Он вел себя с нами, как с несовершеннолетними недоразвитыми преступниками. О чем мы ему и сказали.

Тут он обиделся в свою очередь. И раздал нам наши билеты, документы и деньги. Раз мы такие самостоятельные. В самолете до Бангкока он с нами не разговаривал (а может, мы с ним, теперь уже трудно восстановить события). В аэропорту он по привычке кинулся искать утраченный кем-то из наших багаж. Но мы ему достаточно дерзко сказали, что сами с усами.

На молодых было страшно смотреть. Они чуть не плакали от страха. Они представляли, что с нами случится. Жена молодого (которую мы знали с самой лучшей ее стороны в доматримониальные времена) напоследок сказала, что в Бангкоке всех разводят. И чтобы мы остерегались. Потому что мошенники представляются учителями и предлагают показать город. И заманивают туристов.

— Разберемся! — гордо ответили мы.

«Мы» — это после перенесенных лишений оператор с женой, милая девушка человека, сгинувшего в Маккар-баре, собственно, я и несколько детей, имеющих к нам непосредственное отношение.

Молодые уехали смотреть на мир с самого высокого небоскреба, кататься на джонках, есть морепродукты в китайском ресторане на воде. А мы бесцельно побрели по пыльной улице с заколоченными воротами, пока не уперлись в какой-то захолустный ват, ставший апофеозом нашей самостийности.

Там нам встретился милый учитель. Он сказал, что ждет свою не менее милую жену и своих очаровательных детей. Таких же очаровательных, как наши (наши в это время бегали с вонючими палочками по вату, как Геростраты).

Этот милый учитель предложил нам свою заботу.

Если честно, мы очень нуждались в заботе. Потому что мы сильно осиротели без нашего родного ракшаса, который сейчас уверенно гнал бы нас по этапу местных достопримечательностей.

По части достопримечательностей славный столичный учитель не знал себе равных.

За эту ночь мы узнали такое, что стыдно вспоминать при детях. Которые при этом присутствовали. Мы побывали в местах, куда не пришло бы в голову забраться нашему ракшасу, проводящему, между прочим, медовый месяц.

Закончилось это все в каком-то сумасшедшем тайском ресторане, созданном специально для богатых американцев. Для нас танцевали ряженые тайки.

Мы честно заплатили за обед (милого учителя в том числе). Мы заплатили столько, сколько совокупно прожрали до этого на нашем благословенном острове. И бежали от милого учителя, слишком поздно распознав в нем ракшаса.

Мы выскочили на улицу и рассмеялись: потому что он развел нас всех на 500 баксов — смешная цена по масштабам Мефистофелей нашей страны и Европы, где все давно уже меряется на евро, а это дорогая валюта.