1917, или Дни отчаяния
Шрифт:
– И для этого не придется бродить по брассериям и притонам Монмартра, – подхватывает Терещенко с облегчением. – Смотри, Марг… Какие люди! Видишь, кто любезничает с моей сестрой? Это Андрей Белый – мой большой друг и несомненный гений. Вот тот седой… Да, тот что ест канапе с икрой, мужчина с грустным взглядом – Саша Гликберг, он же Черный… Самое острое перо России! Ты читал его «Чепуху»?
– Витте – родиной живетИ себя не любит.Всядекламирует кто-то за их спиной приятным голосом.
Все трое поворачиваются.
Перед ними невысокий узкоплечий человек в летнем костюме, скуластый, с внимательным прищуром темных глаз. Он брит, но с усами, и лысоват, несмотря на молодой возраст.
– Я прошу прощения, – говорит человек с улыбкой, – за то, что вторгаюсь в вашу беседу, но так как мы с Михаилом Ивановичем были представлены друг другу, то я счел возможным подойти. Тем более, что стихи Черного – моя большая слабость! У цензоров начинается истерика при первом же упоминании его имени! Вы помните меня, господин Терещенко? Мы виделись это зимой у Мережковских…
– Вы… Да, конечно, – вспоминает Мишель. – Прошу прощения, что сразу не узнал. Вы же писатель? Ропщин, кажется? Так? Вас еще Зинаида Михайловна хвалила чрезвычайно!
– Совершенно верно, – Ропщин чуть склоняет голову в знак согласия. – Ропщин, Виктор Викторович.
– Это Маргарит Ноэ…
– Мадмуазель…
– Дягилев, Сергей Петрович, – представляется Дягилев, с интересом разглядывая писателя.
– Наслышан. Рад знакомству. – кивает Ропщин. – Я подошел поблагодарить хозяина за прекрасный вечер. Вынужден уехать ночным поездом, к сожалению – дела. Могу ли я попросить вас о встрече на следующей неделе? В Париже? Буквально несколько минут, Михаил Иванович.
– Конечно, Виктор Викторович.
– Благодарю. Мадмуазель Ноэ! Месье Дягилев!
– Он военный? – спрашивает Маргарит, когда Ропщин уходит. – Так себя держит…
– Не знаю, – Терещенко пожимает плечами. – Писатель. Приятный человек, не так ли?
– Весьма мужественный, – говорит Дягилев. – И привлекательный… Я оставлю вас ненадолго!
Когда он удаляется, Марг и Мишель переглядываются и, с трудом сдерживая смех, скрываются в темную аллею.
– Ты не богема? – спрашивает Марг, пока Мишель торопливо целует ее шею. – Надеюсь, ты у меня без странностей?
Играет музыка – вступление к арии – и тут же замолкает.
Слышен голос Шаляпина:
– Михаил Иванович! Мишенька! Вы где?
– Идем! Тебя ждут! – Марг отталкивает любовника.
– Мы здесь!
Они выходят на свет, к импровизированной сцене, под свет ламп.
– Михаил Иванович! Друг мой! – басит Шаляпин. – А почему бы нам с вами не спеть дуэтом!
– С вами? – ужасается было Терещенко.
– Со мной… Со мной… Да вы не бойтесь! Если что, я вам помогу! Маэстро, начинаем! Да идите же сюда, Миша!
Терещенко отпускает руку Марг и становится рядом с Шаляпиным, у рояля.
Шаляпин приобнимает его за плечи и начинает петь. Мишель подпевает, сначала робко, а потом все увереннее и увереннее. У него весьма приятный баритон.
Марг смотрит на Терещенко влюбленными глазами.
Такие люди вокруг него! Такие люди!
Февраль 1956 года. Архив КГБ СССР. Комната для чтения документов
– Погодите-ка… Погодите-ка… Ропщин. Неужели…
Никифоров улыбается, щелкает пальцами…
– Ну, скажи мне, капитан! Я прав?
Капитан улыбается в ответ.
– Я знаком с операцией «Трест», – продолжает Никифоров. – Читал артузовские архивы… И, если память мне не изменяет… Ропщин – это псевдо Бориса Савинкова.
– Все верно, Сергей Алек…
Никифоров укоризненно смотрит на собеседника.
– …Сергей… – поправляется тот. – Контакт зафиксирован. Есть соответствующее донесение агента. В то время Савинков пытался всеми силами возродить Боевую Организацию Эсеров, искал деньги… И многие давали.
– Ничего удивительного, – дергает бровью и щекой Никифоров. – Глупо было бы недооценивать Бориса Викторовича. Он был умный и опасный враг. Жестокий, но не растерявший своих идеалов. Артузов его переиграл, но сломать Савинкова не удалось. Это была их единственная встреча на то время?
– Нет. Агентурное донесение указывает на то, что еще одна встреча состоялась. Причем тут же, в Париже, буквально через считаные дни.
Июнь 1910 года. Дом Терещенко в Париже. Кабинет.
В кабинете Ропщин и Терещенко
– Как и обещал, много времени у вас не займу, – говорит Ропщин. – У Мережковских говорят, что вы поддерживаете мысль о том, что России нужны перемены. Я правильно понял?
Терещенко с интересом смотрит на сидящего перед ним человека, а потом кивает.
– Знакомы ли вы с работами теоретиков революции?
– Знаком.
– Поддерживаете?
– Отчасти.
Ропщин улыбается.
– Бакунина или Маркса?
– Это не мои кумиры.
– Рано или поздно придется определиться с симпатиями.
– Я не тороплюсь. Но я действительно уверен, что России нужны перемены.
– Перемены не происходят сами собой. Их делают люди.
– Я знаю.
– Скажите, Михаил Иванович, готовы ли вы поддержать таких людей?
– Материально? – спрашивает Терещенко.
– Можете дополнительно оказать моральную поддержку.
– О какой сумме идет речь?
– О суммах, Михаил Иванович, о суммах. Это процесс, который не происходит быстро. Я просил бы вас финансировать нашу деятельность на постоянной основе…