20 лет
Шрифт:
Снова воткнула в уши наушники. Осторожно провела кончиками пальцев от запястья до предплечья Саши, но к счастью или к несчастью, не ощутила ничего, кроме нежной кожи и всё того же превосходства этой девушки над собой. Она была прекрасна, являясь воплощением гармонии, воплощением идеала. Я искренне была благодарна ей за пробуждением чувств, за утерянное умение открыться, вспомнить, что такое искренность, но способна ли была эта дружба длиться долго? Способна ли была Саша остаться в моей жизни? Единственным огоньком в этом полумраке? Нет. Я знала, что что-то разлучит нас. Такие люди, которые нам как никто другой дороги, не могут быть рядом долго. Такова закономерность жизни. Всё, что ценно, быстро ломается. И Саша являлась лишь коротким эпизодом. Густым,
В мгновение сделалось больно. Изнутри душило, перед глазами вставало что-то тёмное, неприятное. Оно росло, расползалось по телу, выходило наружу, заполняло собою окружающий воздух, стены, потолок. Хотелось кричать, но звуков не было. Ни вздоха, ни оха. Тело было напряжено, из глаз и из носа текло. Ни голоса, ни воли прекратить эту тихую истерию. Ощущение безысходности, ощущение холода, пустоты, дикого одиночества - эти понятия меня сжигали. Чем больше глушишь себя, чем чаще блокируешь боль, тем масштабнее и гуще она позже прольётся. Это как столкнуть полную до краёв банку с жидкостью или забыть выключить газ, видя, как стремительно выкипает вода из жестяной ёмкости, опустошая её, но при этом оставляя на внутренней поверхности едва заметные следы. Горячо от боли и холодно от пустоты, которая после неё вырисовывается и налётом опускается на дно. Дно души? Сердца? Не знаю. Есть ли вообще эта душа? Где она? Кто в ответе за это абстрактное понятие? Почему её не видно, но она болит? Почему нельзя вырвать её, сжечь, вырезать? Почему я не умела совладеть ею?
Не прекращала думать об этом и тогда, когда Саша спросонья крепко прижала меня к себе, ласково проговорив: "Хорошо, что ты рядом". Мы лежали вплотную к друг другу, но я по-прежнему была изолирована. Не по своей воле, нет. Просто, видно, моё нутро было настолько опустошено, что тот налёт, который время от времени поднимался со дна, закупорил все входы и выходы. Я продолжала барахтаться в самой себе. Рыться в собственном колодце, куда упала в какой-то момент жизни, и медленно в нём гнила.
9 глава
Пролетел сентябрь. Октябрь. В ноябре выпал снег, в начале декабря растаял. Выходить на улицу и через грязное месиво добираться до института приходилось через силу, но ещё меньше желания пробуждала перспектива оставаться дома, так как отчим целыми днями просиживал на диване в связи с недавним выходом на пенсию. В моих буднях практически ничего не менялось. Сутра - глупое высиживание на парах, после - домашние стычки по поводу и без, вечером - книги, ужин и так каждый день. По-прежнему виделись с Сашей, чаще всего в выходные, так как на лекции она являлась редко, объясняя это пустейшей тратой времени. Я была полностью согласна и, если б не отчим, то, думаю, и сама б являлась нечастой гостьей этого учебного заведения, но у меня не было особенного выбора. Я не училась, лишь присутствовала, как и те немногие, кто продолжил посещать пары и спустя месяцы после начала учёбы.
Аня рассталась с Егором. И того, и другого застать на лекции можно было максимум раз в неделю, не более. Чем Аня была так усиленно занята, не знаю, но из разговоров одногруппников становилось ясно, что она устраивала личную жизнь. Расставание с Егором не сильно её ранило, и уже в октябре она нашла очередного богатенького мальчика на дорогой иномарке. Девчонки в общении между собой говорили о каких-то приготовлениях к свадьбе, о незапланированной беременности, упоминали странные подработки в ночном клубе. Как всё обстояло на самом деле, мне не было известно, но в любом случае меня это мало волновало и уж тем более мало касалось. На парах я спасалась книгами или музыкой. Сначала было непросто совместить мир литературы с монотонными голосами преподавателей или со смешками однокурсников, потом привыкла и в таком режиме прочитала
Отчимовские заскоки и приступы нервозности усиливались, и как я ни старалась блокировать себя, абстрагироваться от этого едкого негатива не удавалось. Разумеется, случались моменты, когда я взрывалась, когда эмоции брали верх над самообладанием, но знала, что если позволю себе целиком обнажить чувства, то просто-напросто не выживу. Я становилась скептичнее, жёстче. Открывалась только в общении с Сашей, рядом с ней мне нечего было бояться. Она стала для меня стимулом, дарила силы, веру в лучшее. Я не знала, когда наступит это "лучшее", но настойчиво продолжала ждать чего-то. Хорошего ли плохого - неважно. Стабильность - редкое качество в моём мире, поэтому какие-то перемены должны были случиться. И случились.
В декабре мне исполнялось девятнадцать. Бессмысленный возраст - ты уже не подросток, но ещё и не взрослый человек. Что-то среднее, то есть ни рыба, ни мясо. Дома, по традиции, мама приготовила праздничный ужин из картофельного пюре, запечённой курицы, пары салатов и медового торта. Праздновать в семье я не любила. Рождалось чувство вины, когда за столом висло малоприятное напряжение. Вроде бы формально ты объект внимания, но ты того не заслуживаешь. Отчим настолько добил мою самооценку, что даже в факте празднования своего дня рождения я видела что-то неправильное, кривое. Ради чего было собирать стол, готовить эту курицу, резать салаты, если при виде его ненавистного, тяжёлого взгляда я не наслаждалась едой, а давилась? Да и мама чувствовала себя неловко. Ей, наверно, было что сказать мне, хотелось создать атмосферу праздника, но в присутствии отчима открывать мне свою душу она разучилась. Я вставала между ними, он вставал между нами. Единственное преимущество моих дней рождений состояло в том, что в такие дни меня не называли говном, не доводили до истерик. Моё существование практически дотягивало до уровня нормального человека. На время.
После стеснённого, но тихого ужина я оделась и, предупредив маму, ушла к Саше. Она на самом деле настояла на этом, отметя мои возражения по поводу того, что "я ненавижу быть во внимании. Может, встретимся в другой раз?". И так открыв дверь с широкой улыбкой в чёрном приталенном платье, вручила мне подарок. Подарок был запакован в плоскую голубую коробку, открыв которую на пороге полюбившейся мне квартиры, я испытала недоумение.
– Билет в Питер?
– Именно, - кивнула она с энтузиазмом.
– А как же сессия?
– А что сессия?
– Тут написано двадцать первое число, у нас зачётная неделя.
– Кир, сейчас всё объясню. Пойдём в кухню. На кухонном столе стоял бисквитный торт с кусочками бананов и киви, бокалы для чая.
– Ты сама пекла? - с изумлением прошептала я, не в силах сдержать эмоции.
– Спасибо! Невероятно красиво выглядит.
– Не торопись с комплиментами, сначала попробуем.
Однако как внешне, так и на вкус, торт оказался чудесным.
– Так что с Питером?
– заинтригованная, вернулась я к теме, с аппетитом уплетая пропитанный ванильным кремом бисквит.
– В общем, хочу уехать из этого днища. Не на время, насовсем. Предлагаю тебе поехать со мной, - ответила она, не отрывая от меня решительного взгляда.
– Я понимаю, что идея резкая, необдуманная, спонтанная, но чувствую, что так будет лучше. И тебе, и мне.
Я пребывала в ступоре. Конечно, в моей голове мелькали иногда мысли о том, чтоб бросить этот НЕДОинститут, плюнуть на ответственность перед мамой, перед собой, уйти из дома, но дальше теории подобные намерения не рассматривались. В приступе истерики или на жутко нудных парах - да, но в адекватном состоянии никогда. Я не была к этому готова.