20 лет
Шрифт:
– Давайте.
Было больно. Унижения, которые этот человек сыпал на маму, не удивляли. И я, и Кирилл привыкли слышать подобное. Больно было оттого, что он действительно в приступе очередного гнева был способен убить её. Ладно я, но что будет с братом? Было непонятно, почему мама, понимая это, продолжала прощать своего горячо любимого мужа. И этот случай, я знала наперёд, она простит. Да что простит - уже простила! Тогда, когда он сел возле неё и прижал к своей паршивой, поганой груди. Она хотела мира дома, мира в семье, но о каком мире могла идти речь? Могла ли я при виденных сценах считать отчима за человека, терпимо относиться
8 глава
Через неделю позвонила Саша и заряженным позитивом голосом предложила встретиться.
– Если есть желание, - сказала она, - снова оставайся на ночь.
Отказываться было глупо. Я вскочила с дивана, отложила книгу. Натянула синие джинсы, накинула поверх обычной голубой футболки белую кофту, собрала в сумку телефон, наушники, зубную щётку, шорты, расчесала волосы, предупредила маму, что вернусь завтра, и, взяв пару недавно испечённых ею пирожков в качестве гостинцев, влезла в кеды и ушла, надеясь остаться незамеченной домашним тираном.
На улице было грязно, сыро. Дождь лил сутра, поэтому до дома Саши я добралась с насквозь промокшими ногами. Снимать обувь было стыдно. Белые носки, я знала наперёд, стали грязными, так как на неделе, возвращаясь из института, я наткнулась на гвоздь и разорвала подошву кед, и теперь вместе с водой в них хлюпал песок. Но перспектива испытать неловкость перед Сашей была куда привлекательнее, чем провести субботний вечер через стенку от отчима.
– Привет, - светло улыбнулась она, открыв дверь. Гладкие волосы были умело уложены, макияж неяркий, но подчеркивал все особенности её удивительно тонкого, интересного лица. Одета она была в стильный костюм из облегающей белой юбки с высокой талией и укороченного топа такого же цвета.
– Как ты?
– Ничего. Спасибо, что пригласила.
– Спасибо, что пришла. Я успела соскучиться по тебе за неделю. Как дела в институте? Дома?
– Всё стабильно, - попыталась я улыбнуться, развязывая мокрые, противные на ощупь шнурки.
– Уверенности в голосе мало. Что-то случилось?
– Нет, ничего.
– Ну и отлично. Тебе не нужно переодеться?
– Нужно. Можно мне сразу в ванную?
– добавила я смущённо. Носки действительно выглядели позорно.
– Конечно, жду тебя на кухне. Что будешь: чай, кофе?
– Кофе, если можно.
Носки я сразу же сняла, застирала хозяйственным мылом, лежавшим в мыльнице, ноги помыла и, немного придя в себя, стала чуть увереннее. Смущение убавилось, возвращалось прежнее ощущение гармонии, которое подарила эта девушка в день нашего знакомства.
– Это от мамы. С картошкой, - проговорила я, выложив на стол пирожки.
– Она спец в кулинарии.
– О, спасибо. Давно я не ела выпечку, тем более домашнюю. Сама не пеку, не нравится мне возиться с тестом, - говорила эмоционально Саша, помешивая кофе.
– Да и вообще готовить - это не моё. Было б для кого - другое
– Именно. Я тоже для себя не готовлю. Разве что для брата.
– Любишь его?
– Да, очень. Мы близки с ним.
– Чем занималась всю неделю? Снова бессмысленно прожигала время?
– К сожалению. Было одно мгновение, когда дико хотелось писать, но желание как стремительно проснулось, так же стремительно уснуло. Взяла бумагу, ручку, а в голове снова пусто. А что ты делала?
– Читала, как обычно. К маме захаживала в гости.
– Вы общаетесь с ней?
– Куда деваться? Не могу её бросить, даже несмотря на то, что она меня когда-то сумела. У неё снова новый любовник, вся в синяках, в гематомах. На столе, на подоконнике, под кроватью - кругом бутылки. Квартира засрана, зассана, зрелище, как на помойке, а ей пофиг. Пока я дома жила, убиралась, я вообще в этом плане придирчива, но мать превратила квартиру в гадюшник.
– Как ты находишь силы ходить к ней?
– Не знаю, Кир. Я понимаю, что матери до меня дела нет, что ей куда интереснее накинуть рюмку, чем обменяться со мной парой предложений, но жалко её. Тем не менее жалко.
– Мой отец тоже пил, - призналась я, когда мы с Сашей наконец сели с кофе и пирожками друг против друга.
– Самая распространённая русская болезнь.
– Из-за чего? Тоже неудовлетворение жизнью?
– Да. Он не сумел реализоваться. Ждал от жизни одно, получил другое. Его никто не поддерживал, друзей не было, родственникам, как всегда, наплевать на таких людей. Жил в себе, пил, назло себе, себя сам и убил.
– Не осуждаешь?
– Нет, ничуть. Для общества он был пустой ячейкой, но не для меня. Я любила его.
– Он знал это?
– Что я люблю его?
– Да.
– Я никогда ему этого не говорила. Не могла сказать, что-то сдерживало всегда. Но отец меня чувствовал, знал, что дорог.
– Ты не была готова к его смерти?
– Была. Я знала, что это скоро произойдёт. Его жизнь не могла по-другому завершиться, по крайней мере, в моём сознании. Мне вообще кажется, что есть люди, которым теоретически не суждено прийти к старости. Не созданы они для этого.
– А ты, Кир?
– Может быть, и я, - пожав плечами, ответила я, пригубив кофе.
– Касательно себя также чувствую, что долго не проживу. Я не суицидница, бывали, конечно, опасные мысли но всерьёз я никогда не хотела наглотаться таблеток или вены вскрыть. Просто знаю: что-то случится. Я вижу себя сейчас, но не вижу в будущем. Как будто для меня не найдётся места в этом будущем. Так же, как не оказалось места отцу.
– Не говори так, - прошептала Саша, не спуская с меня глаз.
– Ты сильная. Сама этого не чувствуешь, но постороннему человеку видно. Не дай обстоятельствам сломать тебя.
– Я пытаюсь.
– Что насчёт отчима? По-прежнему не хочешь рассказать о нём?
– Тут и рассказывать нечего, - бросила я, вспыхнув.
– Абсолютно нечего. Обычное ожиревшее хамло. Мало что из себя представляет, но возомнил, что обладает какой-то властью, и всю сознательную жизнь отыгрывается на окружающих за свои детские обиды, вымещает комплексы, так сказать. У нас взаимная вражда, каждый день как на поле боя. Он стреляет, я отбиваюсь. Долго ли так ещё продлится - не знаю. Иногда кажется, что проще было бы самой выстрелить. Скольким людям это бы облегчило жизнь.