2008_1-2 (551)
Шрифт:
Так неужели наш нобелеат ни одну из этих знаменитых книг не читал? Выходит, что так, ибо в каждой из них заключенные работают ежедневно, за исключением (на русской каторге) трех дней в году — Рождества, Пасхи и дня тезоименитства государя. У Солженицына в лагере таких вольных от работы дней набиралось более 60-ти. Мог бы хоть Дюма почитать. Ведь не оторвёшься…
Но что дальше? А дальше, говорит, турецкий еврей Френкель, уже упоминавшийся нами, пребывая в Соловецком лагере, однажды в 1929 году потребовал, чтобы его срочно на самолёте доставили в Москву для беседы со Сталиным: у меня, мол, есть великая идея. Что ж, дали самолёт, тогда с этим просто было, посадили мыслителя, прилетели в столицу, привели в Кремль. Стучат в дверь. Сталин спрашивает: «Кто там?» Ему отвечают: «Турецкий еврей с великой идеей». — «Турецкий?
Френкель в возрасте 77 лет умер в 1960 году в Москве. Но вот вопрос: кто же тогда ныне так упорно продолжает твердить о стройках коммунизма руками исключительно, ну исключительно заключённых и уверяет, что немцев мы победили и заставили капитулировать только благодаря штрафникам? Или дух турецкого еврея орудует ныне под фамилией то Володарский, то Розовский?
А тогда с целью построения социализма руками заключенных отправили Френкеля на Беломоро-Балтийский канал. Там, говорит Солженицын, «он был назначен не начальником строительства, не начальником лагеря, а на специально для него придуманную должность «начальника работ», главного надсмотрщика». Интересно, что на подобную должность попал в лагере и Солженицын: «Начальник участка Невежин назначил меня… не нормировщиком, нет, хватай выше! — «заведующим производством», т. е. старше нарядчика и начальником всех бригадиров. Прежде и должности такой тут не было. До чего ж верным псом, значит, я выглядел!» (Там же, с.260). Это было в самом начале срока. С той собачьей должности «не бей лежачего» и пошло долгое хождение лагерного пса по блатным должностишкам: библиотекарь, математик, атомщик, коим он никогда не был, полотёр, маляр да и тот же бригадир, нарядчик, был даже переводчиком с немецкого, коего никогда не знал. «Главным надсмотрщиком», как будто бы Френкель, он при этом не был, но под кличкой Ветров всё же не бездельничал. Так что момент общности с надсмотрщиком у Солженицына есть.
Он, народный заступник, негодует также по поводу стремительных темпов строительства: «В те годы в нашей стране ничего не срочно не делалось». Да, милейший, стране, разоренной двумя — одна за другой — страшными войнами, история давала слишком короткий срок, чтобы встать с колен и обрести силу для своей защиты. Именно в те годы, точнее, в 1931 году, когда развернулось строительство Беломоро-Балтийского, Сталин сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Или мы сделаем это, или нас сомнут».
И пробежали: к 1926 году восстановили уровень промышленного развития царской России в 1913 году, к 1937-му году, попутно ликвидировав неграмотность в стране, вышли на первое место в Европе, к 1941-му по многим показателям были на втором месте уже во всём мире. Только благодаря этому, болезный, вы и доживаете свои мафусаиловы дни на роскошной даче то ли Ягоды, то ли Кагановича.
Но самое главное, что терзает чувствительное сердце лагерной ищейки, — невероятные жертвы при строительстве канала: «Говорят(!), что в первую зиму, с 1931 на 1932 год, вымерло 100 тысяч заключённых» (Там же, с.98). Кто говорит? Кому? Когда? Где? По какому случаю? Ничего неизвестно. Казалось бы, если всего лишь кто-то кому-то когда-то говорил, то историк (а он тут в этой роли) обязан постараться как-то проверить. Ведь речь-то идёт о людях, о тысячах смертей! Но — ни малейшей попытки. Хотя бы сказал от кого слышал. И этого нет: опасно, ибо имя может оказаться ниточкой, потянув за которую, удастся размотать клубок лжи. У него другая логика: «Говорят…Отчего не поверить!» (Там же). Из этого ясно, что ни от кого он не слышал, а просто взял с потолка из арсенала своей генетической злобы и вставил в своё похабное сочинение.
Это видно из дальнейшего: «Скорей даже эта цифра преуменьшена (академик по литературе! — В.Б.): в сходных условиях в лагерях военных лет смертность один процент в день (подчёркнуто им. — В.Б.) была заурядна, известна всем» (Там же). Ну, это самый излюбленный довод трепачей и демагогов всех времён и народов: известно всем… это знает любой… вся Москва говорит…
«Так что на Беломоре 100 тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим». При таком проценте — конечно. Однако в другом месте Солженицын называет другую цифру: 10 процентов в месяц. В эту цифру кто только ни тыкал носом нобелеата — и Игорь Пыхалов еще в 2001 году («Время Сталина», с.26), и Эдуард Репин в 2002-м (Дуэль, 8.10), и недавно А. Райзфельд (Советская Россия, 17.7’07)… Но ведь тут получается несколько иная картина: для вымирания 100 тысяч требуется уже не три месяца, а десять. Да и кто же поверит человеку, даже академику и нобелеату, если он по одному и тому же вопросу лепечет совершенно разное?
Но главное… Помянутый И. Пыхалов, приведя в своей книге архивные данные и выстроив таблицу, приходит к выводу: «Как свидетельствуют цифры и факты, смертность заключённых при Сталине держалась на весьма низком уровне» (Цит. соч., с.25). И далее о суровой поре, на которую ссылается Солженицын: «Даже в самые тяжёлые 1942 и 1943 годы, когда голодала вся страна, смертность заключённых составляла около 20 % в год в лагерях и около 10 % в год в тюрьмах. В год! А не в месяц, как утверждает, например, А. Солженицын» (Там же, с.26). Значит, в данной позиции академик врёт в 12-кратном размере. «К началу же 50-х годов, — продолжает Пыхалов, — в лагерях и колониях она упала ниже 1 % в год, а в тюрьмах — ниже 0,5 % в год» (там же). Кому не лень, посчитайте, сколь многократно врет нобелеат и в такой позиции.
Но и это ещё не всё, дальше после рассуждения о том, почему не поверить, что в первую же зиму погибло 100 тысяч, сочинитель, неоднократно повторяет: всего погибло «четверть миллиона» (Цит. соч., с.101, 102). И вот на основании каких расчетов. Называет имена восьми руководителей строительства, приплюсовывает к ним «37 чекистов, которые были на канале», получается 45 человек, и он выносит приговор: «Записать за каждым тысяч по тридцать жизней» (с.99). Откуда взял? Да всё оттуда же — с неистощимого потолка с убогой лепниной. В итоге — 1 миллион 350 тысяч свеженьких самодельных трупов. Не хило! Что скажешь, Бондаренко? Это половина всех заключённых в то время. Значит, лагеря и тюрьмы страны опустели? Увы, статистика не подтверждает. В 1931–1933 годы за самые разные правонарушения и в разного рода узилищах СССР пребывало несколько больше 2,5 миллионов бедолаг («Сов. Россия»,17.07.07).
Когда трусливый оборотень Залыгин перепечатывал из YMKA-PRESS в «Новом мире» эту «Архипелажу», то автор решил поддать жару — что ему стоит! — и накинул на каждого «наёмного убийцу» еще по десять тысяч, получилось — по сорок (Новый мир № 10’89.C.114). Теперь фантастическая гора составила уже 1 миллион 800 тысяч трупов. Почти весь ГУЛаг — за 20 месяцев! Значит, каждый месяц строительства — 90 тысяч трупов, каждый день — 3 тысячи. Да какой же там канал! Не до него! Только успевай рыть могилы. Но где взять людей для стольких ежедневных похорон? Мобилизовать бы обожателей писателя во главе с Бондаренкой… В декабре этого года вышло новое издание «Архипелажи». Не удивлюсь, если там сочинитель ещё накинул тысяч по десять на каждого «наёмного убийцу».
У Солженицына, конечно, нашлось немало последователей, жаждущих сказать своё убийственное патриотическое «слово правды» о Беломорканале: Волкогонов, Радзинский, Куняев тож… Этот «непроходимый вепс» ухмылялся в воспоминаниях: «Стройка века!..» (Т.1, с. 222). И был бы рад-радёшенек к своим несчитанным «миллионам, погибшим при коллективизации» (Там же, с.218), приплюсовать два солженицынских миллиончика с Беломорканала, но почему-то струхнул и снизил его миллионы до «более 70 тысяч» (Там же, т.2., с.34). Откуда взял? Да оттуда же, но с этажа пониже.
За годы благоухающей демократии нам приходилось слышать разные цифры «жертв коммунистического террора», например, А.Яковлев — 30 миллионов, Хакамада — 50, Немцов — 55, Евгения Альбац — 80, Солженицын — 106, Карякин — 120…Кажется, рекордсмена Карякина ещё никто не переплюнул… Конечно, уже сам по себе разнобой в десятки миллионов доказывает лживость всех этих полоумных цифр. Но они из разных уст, а тут — из одних и тех же мы слышим: 100 тысяч… четверть миллиона…1 миллион 350 тысяч… 1 миллион 800 тысяч… А ведь он по образованию математик! Уж если себя не стыдно выставлять на позорище, пожалел бы великую науку.