2008_41 (589)
Шрифт:
Рассказывает санинструктор младший сержант Зухра Трамова:
— Началось все, как обычно, с обстрела города. Но тогда, в ночь с 7 на 8 августа, мы и не предполагали, что окажемся в эпицентре событий. До этого грузины не осмеливались стрелять по позициям батальона и тем более применять по ним артиллерию. Не помню точно, не до этого было, но где-то около 5 или 6 утра первым выстрелом в сторону батальона был убит наш наблюдатель на НП. Мы его перенесли и попытались вместе с хирургами оказать помощь, но было уже поздно — он умер. Накрыв его простыней, я прихватила бинты и перебежала в санчасть. По дороге успела перевязать раненого и доставила его туда же. В санчасти медицинский персонал батальона оказывал помощь всем раненым, доставляемым туда с позиций.
Потом начался сильный огонь из стрелкового оружия. Стреляли со всех сторон: можно было подумать, что мы в плотном кольце окружения.
Потом я сидела и заряжала магазины для наших ребят. Тут начался танковый обстрел. Грузины целенаправленно били по медицинскому пункту. А здесь раненые!
Решили перебираться в помещение бани. Под прикрытием дымовых шашек мы двумя партиями перебрались туда. Я перебегала во второй группе. Уже на месте оказала помощь раненому комбату: перевязала ему ногу. Вслед за этим последовало несколько прямых попаданий в баню, так как грузины поняли, что мы перебрались именно туда. Рухнул потолок, нас завалило… Откопавшись, мы перебрались в находящуюся напротив котельную. Туда же перетащили раненых и убитых. В ней же стали оказывать медицинскую помощь продолжавшим поступать раненым. Их было очень много с самых первых часов боя, так как грузины накрыли нас таким шквальным огнем, что все происходящее кругом казалось адом. Котельная нас немного прикрыла… Оттуда я видела, как от прямого попадания загорелась медицинская машина, в которой остался убитый наблюдатель с НП на крыше казармы… Он сгорел вместе с машиной.
В маленьком подвале котельной нас было много, и от этого было достаточно тесно. Опять же грузины и здесь нас обнаружили: огонь по котельной превратился в сплошную лавину. Нужно было уходить. Перебежками добрались до подвала казармы. Перетащили раненых. Убитых мы по-прежнему относили в котельную. И все оставшиеся два дня мы держались в этом подвале. Не просто держались, а активно оборонялись. И медицинскую помощь оказывали при свете фонариков, хотя обстрел не прекращался практически ни на минуту.
На третьи сутки поступила команда отходить. Но и отойти нам спокойно не дали. Грузины пытались нас достать огнем из танков, минометов и артиллерийских установок. Мне казалось, что шансов на спасение у нас практически не было. Тем не менее до отхода нам все же удалось вытащить раненых. Не знаю, каким образом, прорываясь с боями, но наши это сделали. Мы же вышли ночью через кукурузное поле. Грузины нас плохо видели, и их минометный огонь, неотступно преследовавший нас, был не столь эффективным. В противном случае никто бы живым не ушел. Спасибо и комбату! Если бы не он!..
Рассказывает старший стрелок рядовой Асляр Кисаубаев:
— Нас готовили к подобному сценарию развития событий…Тем не менее никто не верил, что такое может произойти на самом деле: мы же миротворцы! В предыдущую и в эту ночи я с товарищами был на крыше овощного склада — как только начиналась стрельба, мы занимали свои места согласно боевому расчету.
Сначала думали, что все обойдется… Однако, когда была подорвана БМП, я понял, что это война.
Они сразу подбили почти все наши БМП. Помню, из первой подорванной, буквально через минуту после попадания, вышел мой земляк и, пройдя пять метров, упал… Его не смогли спасти…
Расположение батальона грузины расстреливали, наверное, из всего, что только может стрелять: танков, пушек, «Градов», бомбили авиацией…
Мы с напарником держали оборону чуть в стороне от казармы, а в этом аду разве что разберешь? Главное, что многим из нас удалось вырваться и встретить своих, прорвавшихся к нам на выручку! Вот только погибших ребят не вернуть…
Эдуард Кулушев:
— По всему чувствовалось, — рассказывает Эдуард, — что грузинская сторона готовится к каким-то действиям. Мы тоже не сидели сложа руки, ждали отдельных провокаций, а началась настоящая война. В тот день грузинские танки стали вести прицельный огонь по расположению батальона — по казарме, лазарету. Потом добавился минометный обстрел, удары с воздуха. Я вместе с экипажем находился в своей машине — я наводчик БМП. Мы отстреливались, сколько могли. Но БМП не предназначена для противостояния бронетанковой технике. Уже минут через 10–15 нас подбили. Только стали вылезать — рядом упал снаряд, нас с механиком немного оглушило. Слышу, ребята кричат: «Отходим!». А мы рядом с санчастью стояли, по ней грузины прямой наводкой били.
Рядовой Кулушев вместе с другими солдатами постарался как можно дальше отойти от подбитой БМП: внутри-то находились 40 снарядов. В случае прямого попадания рвануло бы так, что никого в живых не осталось бы. Вместе с другими миротворцами они медленно двигались, отстреливаясь
— Страшно было, — присоединяется к нашей беседе Александр Очередько, — любому в такой ситуации мало не покажется. Я в это время находился у казармы. Смотрим — а на нас танк грузинский вышел. И никого нет, кто бы его остановил. К тому моменту у меня всего один выстрел остался. Ну, я вышел и выстрелил, попал в заднюю часть вражеской бронемашины. Выбора-то не было: или я его подобью, или он нас уничтожит всех. Не вышло у него, вот тогда пришло чувство радости: товарищей спас, сам живой остался. Но меня зацепило осколком в руку. Спасибо ребятам — оттащили, перевязали. Пока мне оказывали помощь, рядом снова рвануло. Тот, кто мне оказывал помощь, сам пострадал. Другой мой сослуживец волоком доставил меня в штаб, но и его тоже ранили. Потом меня и других раненых перетаскивали сначала в котельную, потом в казарму. А вечером 8 августа грузины дали коридор для вывоза раненых. Но это только на словах оказалось. Стоило нам километров на 10 отъехать, как начался минометный обстрел машины. Хорошо, что шофер не остановился, а гнал на предельной скорости. И УАЗ у нас был бронированный. В общем, могли и остаться на той дороге, но повезло, миновали нас снаряды. Ну а дальше — Владикавказ, Ростов и Москва. Вот, храню на память тот осколок, который медики из меня достали.
Рядовой Кулушев в это время оставался все еще в расположении батальона. Всех больных и раненых успели из санчасти вывести. Укрывались в районе бани, постепенно отходили назад. Ранили комбата, но ребята вынесли его на руках подальше от мест обстрела.
— Комбат наш, подполковник Константин Тимерман, — молодец, — вспоминает Кулушев, — грамотно действовал, многие из нас ему жизнью обязаны. Сейчас находится на лечении в госпитале в Ростове. Часа через 2–3 обстрел стих, мы вернулись в расположение батальона, спустились в подвал, потому что в здании находиться было опасно: снайперы работали очень интенсивно, головы не поднять было. Опять начали работать грузинские танки. Мы дожидались пауз в стрельбе, выходили на поверхность и отражали атаки грузинского спецназа. Никто не собирался отсиживаться, делали все возможное, чтобы как можно дольше продержаться. В ночь на 9 августа стрельбы не было, нам удалось немного поспать, а уже с раннего утра все возобновилось. И сильный огонь по нашим позициям не прекращался до 19.00.
К вечеру удалось взять грузинского «языка», который сообщил, что в ближайшие часы по батальону начнут работать авиация и «Грады», так что здесь камня на камне не останется. Хотя за сутки прицельного огня и так все превратилось в руины. Подвал уже не мог служить надежной защитой, а посему комбат дал приказ на отход. Даже раненый, он продолжал оставаться командиром, который отвечает за подчиненных, среди которых были пострадавшие, нуждавшиеся в медицинской помощи. Рассчитывали бойцы 2-го батальона на себя и на товарищей из КСПМ, но при этом верили: скоро подойдут силы 58-й армии. Техника вся покореженная стояла, практически закончились боеприпасы. Они отходили, а в это время их хладнокровно расстреливали. В лесополосе миротворцы нарвались на засаду грузинского спецназа.
— Мы шли втроем, — вспоминает эти драматические минуты Кулушев, — первый мой товарищ сразу был убит. Я заслонил собой сослуживца, который шел сразу следом за мной. Это позволило ему скосить спецназовцев автоматной очередью. Но они успели выпустить очередь в мою сторону. Прошило меня ею, тазовые кости пули раздробили. Идти не мог, стал отползать в сторону, стараясь уйти с линии огня.
Миротворцы отходили небольшими группами, через кукурузное поле двигались небольшими перебежками. Также и Эдуарда выносили сначала на руках, а потом на импровизированных носилках — метр за метром в сторону лесополосы, за которой должны были находиться основные российские подразделения. Ему в овраге сделали два укола промедола, потом несли очень осторожно, понимая, что полученные ранения причиняют рядовому нестерпимую боль. Грузинские корректировщики между тем не дремали и по отступающим миротворцам опять начали стрелять. Снаряды падали со всех сторон. Раненый Кулушев помнит эти минуты смутно: от боли и потерянной крови он терял сознание, но верил — сослуживцы сделают все возможное и невозможное для доставки его в госпиталь, где военврачи обязательно окажут помощь и вырвут из лап смерти. Спасла южная ночь, которая накрыла прорывавшихся к своим российских миротворцев спасительным черным покрывалом. Вскоре бойцы вышли в расположение отряда южноосетинских ополченцев, которые помогли найти машину. На ней Эдуарда и еще двух раненых окольными путями повезли в госпиталь МЧС.