2012. Дерево Жизни
Шрифт:
Зачем я здесь? Сейчас Миа спросит меня об этом. А я скажу ей, чтобы увидеть настоящее спокойствие. Чтобы исполнилась моя давняя мечта, и я научился бы серфингу, чтобы вылечить почти уничтоженную сильнейшим стрессом психику. Все это правда. Мне не обязательно врать. И вовсе не обязательно игнорировать ее вопросы. Я могу отвечать правду, я могу просто не рассказывать ВСЕ.
«Кто ты?» – задаст она вопрос. А я отвечу, что я банальный дауншифтер. Человек, сбежавший от цивилизации, семьи и хорошей работы. Чтобы смотреть, как цапли садятся на рисовое поле. Как они осторожно перешагивают колоски и строем, словно отряд солдат, прочесывают территорию, водя узкими длинноклювыми бошками из стороны в сторону. Как одна из них вдруг замирает и выстреливает клювом, словно из автомата: раз, два, три… клац-клац. И вот ее смертельное оружие уже выхватывает из зеленой поросли лягушку-партизана.
«Откуда ты знал про девочку в Ку-Де-Те? И как ты выигрывал в казино?» – задаст мне она прямые вопросы, которых не избежать. А я скажу – я долбаный наркоман, у меня поврежден мозг. Я не видел никаких снов более года. А потому все эти образы, которые ты видишь ночью, они где-то копятся в голове, и иногда я брежу. Я вижу чертовы дежавю. Мне кажется, что все это было. И я вижу это слишком часто, чтобы мне было интересно насыщать свою жизнь событиями. Меня вполне устраивает мой отшельнический образ жизни. Чем меньше событий, тем меньше дежавю. Может, это все кажется тебе странным, но в мире полно странностей. И ты каждый день смиряешься с этим. Мою странность тоже надо просто принять и не удивляться ей.
«Зачем ты фотографируешь деревья?» – спросит она.
Это меня успокаивает – скажу я ей. У меня не все в порядке с психикой. Около года назад, в Москве, я испытал ужасный стресс, и мне просто необходимо делать что-то такое… умиротворяющее. Мне врач сказал, ходи на берег и слушай океан… или фотографируй деревья. Я чередую эти процессы.
Вот что я скажу Миа, когда она вздумает задавать мне вопросы. Все это почти полная правда. И этого объема информации достаточно для нее. А что я попрошу у нее? Я попрошу ее помочь мне с переводом. Может, она сможет более толково расспросить у всех этих старцев, какое дерево на острове самое древнее и где оно растет. Мне бы это очень помогло. И уверен, что вид этого дерева баниан очень успокоил бы мою нервную систему. Мне бы очень хотелось посидеть и помедитировать в его тени. Вот о чем я попрошу Миа.
Я подъезжаю к Саронгу. Выхожу из машины и прохожу в зал. Замираю прямо в центре под роскошной люстрой и оглядываюсь по сторонам. Миа нигде нет. Наверное, пришел слишком рано, – думаю я и занимаю один из удаленных, укрытых от лишних глаз, столик на четверых.
Ненавижу столики на двоих. Мне за ними слишком тесно. Мне кажется, что они ущербны. Даже если я планирую быть только вдвоем, мне все равно хочется чуть больше пространства. В ресторанах плохо относятся к таким вот посетителям, и хостес непременно сделает попытку пересадить вас за столик для двоих. Поэтому в таких случаях я всегда вру. Говорю, что нас будет, наверное, трое. Когда к тебе придет только один гость, будет уже слишком поздно. К тому же мало ли. Обстоятельства ведь могут у кого угодно измениться, и мой второй гость может почему-то задержаться или вовсе не прийти. Я заказываю мартини бьянко со льдом и долькой лимона. Двойную порцию. Блюда буду заказывать, когда придут мои гости.
Мне приносят мартини, и я жадно выпиваю его почти залпом и прошу повторить. Второй мартини я уже смакую, прислушиваясь к своим ощущениям в организме, к тому, как во мне постепенно улетучивается всякое беспокойство. Как внутри становится тихо и мирно. Как мысли перестают дергаться в голове, как они начинают течь плавно и безмятежно. Я думаю о Миа. При других обстоятельствах я бы попробовал закрутить с ней роман. Где-нибудь в другом месте или в другой жизни. Мне кажется, что она из тех девушек, с которыми бы все хотели закрутить роман, но большинство просто не решается сделать хоть какой-то шаг в этом направлении. Идеальная красота может отпугивать не меньше, чем страшное уродство. Идеальная красота слишком опасна для твоего собственного эго. Не каждый способен вытянуть это бремя. Нужно быть очень уверенным в себе человеком, чтобы сказать такой девушке: «Будь моей».
Я сижу и жду. А ее все нет и нет. Неужели я ошибся? Неужели я все себе придумал про нее и придумал неверно? Черт подери меня с моими вечными колебаниями! Гребаные Весы. Туда-сюда. Верно—не верно. Будь уже мужиком, в конце концов! Начал что-то делать – делай. Пришел сюда – жди молча, раз уж пришел. Жди, пока не придет она или пока не закроется этот расчудесный ресторан!
Так прошло два часа. Я выпил шесть мартини и, поддавшись психологическому давлению официантов, заказал карпаччо из оленины. Мне настойчиво пытались впарить новое фирменное блюдо от шеф-повара – жареного скворца. Сказали, что в Европе и Америке это настоящий тренд. Все только и едят этих несчастных скворцов. В Саронг свежайшие птичьи тушки доставляют самолетом, а местный повар, француз по происхождению, потрясающе готовит их в соусе из белого вина и перечной приправы. И, похоже, только я один никак не подвержен этой скворцовомании… Официант грустно принял заказ на карпаччо и передал его на кухню. А я потом грустно и неторопливо поедал это сырое струганое мясо, запивая его мартини, словно водой.
Ресторан начал пустеть. А я изрядно поднапился. Когда уже стали закрывать кассу и меня попросили рассчитаться, стало очевидно, что ко мне никто не придет. Я был расстроен. Я расплатился и уже собирался уходить, как ко мне подошел мой официант и передал записку со словами: вам просили передать, когда вы уже будете уходить.
Я развернул бумагу и прочел следующее:
Здравствуй. Как видишь, ты все правильно угадал, и я тоже в тебе не ошиблась. Один твой старый приятель приглядывает за тобой и просил передать тебе привет. Ты его пока не можешь увидеть, он так хотел. Но скоро все изменится, и тебе будет назначена встреча. Я знаю, что ты ищешь дерево. И я знаю, что это очень важно. Я хочу помочь. Но, пока ты здесь ждал меня, я забрала у тебя из компьютера снимки. Не злись, я просто хочу их сохранить. И еще на них все равно нет ТОГО САМОГО дерева. Нужно продолжать искать. Ты топчешься на месте. До встречи.
«Ты в ответе за тех, кого приручил». Вполне возможно, Экзюпери хотел сказать, что если ты пишешь музыку, прекрасную грустную мелодию, проникающую вместе со звуками куда-то глубоко в легкие слушателю или сжимающую его сердце, так, что он испытывает на мгновение сильнейшую боль, возможно иногда очищающую, но все же боль, то будь готов к тому, что кто-нибудь примет сверх нормы снотворного под твое творение. Или выпрыгнет из окна, или удавится в петле, сконструированной из кожаного ремня для брюк. Или пойдет и выстрелит ТЕБЕ прямо в сердце четыре раза. Понимаешь, о чем я? А? Джон Леннон, ты должен был знать это, когда писал «Imagine»! Потому что для кого-то это слишком красиво, чтобы жить с этим, это слишком больно, чтобы тебе позволить жить дальше! Когда ты создаешь что-то фантастически прекрасное и вдохновляющее, ты должен знать, что кто-то обязательно умрет. И этот КТО-ТО, возможно, ТЫ.
Нью-Йорк
Незадолго до этого
Перед презентацией третьей картины Херста
– Вы знали этого человека, мистер Херст? Я говорю о человеке с ЭТОГО снимка. – Полицейский тычет в лицо Херста фотографией, на которой двумя лишь красками, что очень ограничено, по мнению Херста, изображен мужчина. Точнее, его часть. Часть лица. Та часть, что уцелела после нескольких выстрелов прямо в голову. На снимке отчетливо видны входные отверстия от пуль. Чуть выше правой брови, правая щека. Нижняя челюсть, слева от рта. Неплохая кучность. Похвальная для стрелка. Пули легли с интервалом в несколько сантиметров, не оставив жертве никаких шансов. Полицейский выкладывает еще пару снимков, на которых можно увидеть, что тело лежит на спине, раскинув руки в стороны. Человек одет в клетчатую рубашку. От его головы растеклась огромная лужа крови. Будь фото цветным, мы бы узнали, что рубашка была нелепого светло-коричневого цвета в тонкую желтую клетку. – Вы когда-нибудь видели этого человека, мистер Херст? – повторяет полицейский и раскладывает еще несколько снимков на столе подобно тому, как крупье в казино раскладывает карты. Снимки очень похожи. Другие ракурсы одного и того же. Все они говорят лишь об одном – парень был застрелен несколькими выстрелами в голову. А еще совершенно ясно, что именно Херст ответит на эти глупые вопросы.
– Боюсь, что я никогда не видел этого человека. Насколько я могу разглядеть по этим снимкам, конечно, – отвечает Херст и отворачивается от полицейского. Он отходит к своему огромному мансардному окну и встает напротив, глядя на проникающие лучи солнца.
– Странно… а он вас знал, – говорит полицейский.
– Сейчас многие меня знают. Так уж вышло.
– Да… согласен. Вы очень известны, Вильям Херст. Но этот человек знал вас лучше других. Я скажу больше, он наблюдал за вами.
Полицейский подходит к Херсту и пытается заглянуть ему в глаза. Он ниже его на голову. Одет в джинсы и свитер. Он похож на полицейского из сериала «Полиция Майами». Такой же крепкий и настырный.