300 дней и вся оставшаяся жизнь

Волчок Ирина

— Ну, ты меня поняла.

Остаток воскресенья Инночка провела за вязанием, игнорируя робкие попытки матери вызвать ее на разговор о Голубеве и о будущем, возможно, с ним связанным. Инночке было плохо, просто физически плохо, до сердечной боли и головокружения. Она боялась думать о том, что будет завтра.

Утром в понедельник, когда жизнь представлялась Инночке в совсем уже хмурых тонах, помощь пришла оттуда, откуда она не ждала. По привычке заглянув в почтовый ящик, она увидела письмо от Генки. Сразу разорвала конверт, жадно начала читать на ходу, читала в маршрутке, улыбалась и чувствовала, как с души сваливается тяжесть.

Для этого послания он почему-то выбрал «Белое солнце пустыни». Стильные письма Федора Ивановича

Сухова к его Катерине Матвеевне: а еще спешу вам сообщить, что погода у нас стоит прекрасная, ни одного облачка на горизонте, как ни одного облачка в душе моей, когда думаю я о вас, незабвенная моя… Это было мило и смешно, а главное, невероятно вовремя, учитывая ее нынешнее состояние. Прочитанное письмо она, по обыкновению, просто оставила в сумочке, которую никогда не закрывала и бросала где попало. На этот раз в приемной у Светочки: Инночка не послушалась умную Катьку и сразу пошла выяснять отношения с шефом. Как только дверь с надписью «Генеральный директор» закрылась за Лучининой (на этот раз потенциальная разлучница была одета в длинный приталенный сарафан с умопомрачительной, вязанной крючком, ажурной кокеткой), Светочка незамедлительно сунула нос в забытый на ее столе кожаный ридикюль. Весь традиционный дамский набор присутствовал: расческа, кошелек, носовые платочки, косметичка, блокнот, ручка, сотовый телефон… Все это было обыденно и неинтересно. А вот конверт, явно разорванный в спешке, — другое дело. Кто в наше время пишет письма на бумаге? Престарелые родственники из Екатеринбурга? Как же, родственники… На конверте черным по белому: Геннадий Воронцов. Это, простите, какой такой Геннадий? Уж не наш ли это Генка-компьютерщик? Перед Светочкиным мысленным взором как живые встали Лучинина и Воронцов, целующиеся на корпоративной вечеринке поздней осенью прошлого года. Все сходится, и номер воинской части присутствует. Значит, эта собака на сене, Лучинина, и Виталию Валентиновичу голову крутит, и с Генкой переписывается. А может, у нее, у Светочки, на почве охоты за богатым женихом уже крыша поехала? Она выхватила письмо из конверта — торопливо, не хватало еще, чтобы ее застукали… Все-таки он точно псих… Да и она тоже, если такую лабуду читает. Но одно можно сказать с уверенностью: это не дружеская переписка. Это любовное письмо. Как только теперь донести эту бесценную информацию до потенциального богатого жениха, до шефа? Светочка до того озадачилась письмом, что забыла о главном своем занятии, — по крайней мере, главном, пока на приеме у Голубева находится Лучинина. Она не успела подслушать, о чем они говорят!

Но Инночка уже вышла из кабинета, рассеяно улыбнулась, осмотрелась в поисках сумочки, подхватила ее, не глядя, и вышла.

В это утро Витка Инночку не ожидал. Не ожидал не только увидеть, но и вообще. Собственно, не стоило исключать даже возможность ее увольнения по собственному желанию. Он-то прекрасно помнил эту ее манеру разворачиваться на сто восемьдесят градусов и уходить, если ей что-то не по нутру, супротив характера, как бы выразилась его тетушка Полина Георгиевна.

А она пришла ему подарок возвращать. Подарок, который ей самой очень нравится, но в свете изменений, произошедших в их отношениях, по ее, Инночкиной вине, она считает непорядочным по отношению к нему… На этом месте она окончательно запуталась в «отношениях» и смущенно замолчала. Господи, да ни одной из его знакомых женщин не пришла бы в голову мысль вернуть подаренный бриллиант.

— Тебе же нравится эта безделушка? — спросил он.

— Кроме того, что меня просветили, сколько стоит дизайнерская вещь такого класса… Да, мне очень нравится.

— Ну, так и носи с удовольствием.

— Вит, ты же понимаешь, что мы останемся друзьями… Друзьями, и не больше…

— Я не понимаю, почему… Но понимаю, что ты так решила, а решений своих ты не меняешь. Я только не понимаю, зачем ты хочешь отдать мне вещь, которая нравится и принадлежит

тебе. К тому же, эта штучка тебе очень идет.

— Ты правда на меня не злишься?

Она смотрела на него с такой надеждой, что он не решился расхохотаться. Или расплакаться, что в данный момент было бы для него одно и то же.

— Нет, Инка, я на тебя правда не злюсь.

Он хотел добавить: потому, что я тебя люблю, — но она уже встала, что бы уйти.

Глава 29

В жизни Инночки наступило странное, хрупкое состояние безвременья. Ничего не происходило. От подобного, еще год назад привычного состояния она уже успела отвыкнуть. Дом — работа — дом… Иногда еще магазин. Ничего не происходило.

В самом конце августа, с первой же в этом учебном году тренировки по карате Сашка вернулся на два часа позже и с гипсом на правой руке. Так в родную школу на День знаний и отправился: без стандартного пиджака, в белой рубахе с короткими рукавами и с гипсовыми латами, точнее, латой, от локтя и до самых кончиков пальцев. Естественно, гипс ему сразу же расписали: номерами телефонов, пожеланиями и даже стихами собственного сочинения. Американских фильмов насмотрелись, — констатировала бабушка Капитолина Ивановна, и Инночка была с ней целиком и полностью согласна. А перед этим ей приснился тот страшный сон. Или странный.

Писем от Генки не было. По большому счету, Инночка и не переживала по этому поводу: слишком часто писем подолгу не было и раньше: война, ваша светлость, большая игра, сегодня — удача, а завтра — дыра. Примерно так было у классика, Инночка перечитала еще полгода назад, после одного из Генкиных посланий.

На работе тоже было затишье, причем эмоциональное. А работы было столько, что едва справлялись: телефон, обычно вполне молчаливый, с самого начала осени взбесился и трезвонил по сто раз на дню. Вернувшиеся со своих Канар бизнесмены жаждали рекламы, буклетов и календариков, визиток и плакатов.

Голубев вел себя более, чем корректно: они даже пару раз выбирались в театр. Цветы при встрече, приложиться к ручке — вроде бы, как и раньше. Флер желания, исходивший от Витки раньше, Инночка и раньше не ощущала, а уж отсутствие этого флера не заметила и подавно. В его жизни происходили какие-то важные события, об этом она смутно догадывалась. Но он о них не говорил, а она не спрашивала.

Катька собралась замуж. По этому поводу их женсовет собрался в полном составе, но консенсуса они не достигли, мнения, как обычно разделились. Инночка и Томка считали, что Дима очень даже ничего, Фридка ехидничала, искала «гламурного подонка» в Димочке, что называется, днем с огнем. Естественно, не находила. «Он меня любит!», — кричала Катька, и ее правота была очевидна всем, включая и скептически настроенную Фриду.

Короче говоря, Инночка привыкла. Привыкла к спокойной жизни. Что напрасно привыкала — это выяснилось к концу октября.

Сам момент появления в конторе возмутителя спокойствия — неопрятной, крупной и безвкусно одетой женщины — Инночка пропустила. Что, в общем-то, не удивительно: мадам первым делом посетила приемную. Она поинтересовалась у Светочки, к кому ей получше обратиться на предмет материальной помощи. Секретарша удивленно подняла тщательно нарисованные брови: на материальную помощь могли претендовать только работники конторы.

— Работники мы! — с готовностью заверила посетительница. — А как же! Генки Воронцова я мать. Раненый он в госпитале лежит, поехать бы к нему, да денег нету у меня совсем. Это к начальнику или сразу в бухгалтерию? Подскажи, дочь, а?

Голова у Светочки работала всегда, а тут… Тут просто идиоткой надо быть непроходимой, чтобы не прочувствовать расклад. Вот он, богатый жених, на блюдечке с голубой каемочкой! Ну, Инночка, ну, разлучница…

— Так зачем вам, мамаша, бухгалтерия? Гена ваш с нашей Инной Алексеевной переписывается, она вам все и расскажет.