300 лет
Шрифт:
– А я смотрел литературу, – возразил гэбист. – И знаю, что есть некоторые методы. Например, специальные крючья для ушей.
– Крючья?!
– Да. Или шило, которое вводят под кожу…
– Шило?! Слону ?! под кожу?!!! – заревел Сидоров. – Да я тебе сейчас самому, индюк ты в галстуке!
«Иван Иванович» отпрянул, явно не ожидав такой реакции от миролюбивого пьяного замдиректора.
– Ну полно, полно, – примирительно пробормотал он. – Это я так… Но есть же какие-то выходы?
Сидоров молчал.
Налил
– Поверьте мне, – переведя дух, нехотя ответил он. – Если слон встал – об него можно обломать десять кнутов, он все равно на сантиметр не сдвинется. Или… Или взбесится.
Сидоров посмотрел бутылку на свет.
– Взбесится, – с наслаждением повторил он. – А с нею вместе – и два других слона. А знаете ли вы, что такое взбесившийся слон?
Замдиректора мечтательно посмотрел на своего недруга.
– Три взбесившихся слона разнесут этот картонный цирк в щепки. Да-с, в щепки! Вот это будет действительно международный скандал.
«Иван Иванович» продолжал стоять, нависая над Сидоровым.
– Ах… – понятливо усмехнулся тот. – У вас, наверное, даже здесь под полой личное оружие. Зря надеетесь. Ваш «Макаров» в самом деле что слону дробина. Вы не успеете даже одну обойму выпустить, как слон вас три раза растопчет и пять раз через себя к гребеням перебросит. Так-то вот.
Гэбист наконец сел за низкий гостиничный столик. Устало махнув рукой, набулькал в чистый стакан виски и выпил так же, как Сидоров – залпом и не смакуя.
– А если серьезно, – сказал он неожиданно усталым и человеческим тоном. – Труба наши дела, уважаемый Николай Порфирьевич. Не ваши, а именно наши, поскольку я несу ту же ответственность за эти гастроли, что и вы. Только по другой линии. Но накажут нас одинаково. Менеджер местный мне уже прямо намекал. Гастроли под угрозой срыва. Билеты были раскуплены задолго до нашего приезда. А сейчас люди их сдают обратно. Цирк платит неустойку. Если мы что-нибудь не придумаем в ближайшее время, весь наш визит провалится со страшным скандалом. И в Союзе нас по головке не поглядят.
– Это ясно, – вздохнул Сидоров. – Как два пальца об асфальт.
– Именно. И надо же было упереться этой вашей главной слонихе!
– Именно. Залевского следовало брать, а не…
– Теперь поздно охать. Надо действовать. Сколько времени сейчас в Союзе?
– А хрен его знает, – пожал плечами Сидоров, впервые оказавшийся в западном полушарии и абсолютно потерявший ориентацию.
– У нас тут… Четыре часа дня. Значит, в Москве…
Гэбист достал из кармана блокнот, сверился с нужной страницей.
–…Около трех часов ночи. Удобно ли звонить Залевскому ?
– По делу цирка всегда удобно. Только на какие шиши я буду переговоры оплачивать? У меня валюты только вот на это, – замдиректора кивнул на практически пустую бутылку. – И хватает.
– Не беспокойтесь, – сказал «Иван Иванович», взяв с прикроватной тумбочки телефон на длинном шнуре и подав его Сидорову. – Наша организация все оплатит. Тем более, мы совершили ошибку.
5
– Что я тебе, чудаку на букву «М», перед отъездом говорил ?! – шепотом кричал в трубку Залевский. – Говорил тебе – не будет Дэйзи без Данилыча работать? Говорил?!
– Говорили, Станислав Леопольдыч, ваша правда. Признаю. Ошибался.
– «Признаю сворю ошибку, только Ленин перебил…» – шутовским тоном передразнил директор, хотя на душе у него уже вовсю скребли кошки. – Давно понять тебе пора было. Данилыч – не слоновожатый. Он просто человек божий. Не такой, как мы с тобой. Он животных понимает и они его. Душой, без всяких слов. Убедился в этом сам наконец?
– Убедился, – уныло подтвердил невидимый Сидоров. – И – что теперь делать? Я не знаю. Не знаю.
– И я не знаю. Без Данилыча нам всем тут кранты придут.
– «Нам всем, нам всем»… Я тебе что – Эмиль Кио, рукой махнуть, чтобы Данилыч у тебя в Америке сей же секунд из воздуха материализовался?!
– Ну не за секунду. Но гастроли еще больше двух недель. Можно что-нибудь придумать.
– Можно тётю Мотю, и ту по выходным, – как один из своих тигров, рычал Залевский, внутренне понимая, что замдиректора не так уж и виноват, действовав под партийным нажимом. – Но я не волшебник.
– Да, но придумайте что-нибудь, ведь вы умный человек.
– Подумаю, – ответил директор, чувствуя, как растекается боль в области сердца.
– И вот еще Иван Иваныч вам хочет…
– А вот со своим сексотом сам разбирайся, пся крев! – рявкнул Залевский и, бросив трубку, повторил еще раз. – Пся крев, холера ясна!
Чем исчерпал запас польских ругательств, которые уже все перезабыл.
Запахнув полы ночного халата, он прошел на кухню. В темноте открыл шкафчик, отыскал валокордин, накапал стопку, выпил, морщась от вони.
Подумав, запил глотком коньяка прямо из бутылки. Потом вышел на балкон и наконец закурил.
Внизу тихо светилась огоньками ночная Москва. Умиротворенная и спокойная. Которой не было дела до проблем его цирка. До слонихи, объявившей забастовку. Причем не где-нибудь, а за десять тысяч верст, где на нее никто не мог повлиять.
Он осторожно прошел в спальню.
Среди ночи все равно ничего не подлежало исправлению.
Даже если и предстояло что-то делать, то сначала требовалось отыскать самого Александра Данилыча.