33 способа превращения воды в лекарство
Шрифт:
– Но почему, – спроси я, – когда мы находились у Живого источника, нам никто не стремился помешать, как, скажем, на берегу Мертвого озера или озера Прошлого?
– Ответ, Рушель, прост: атланты на нашей стороне. Обитатели глубин озера Прошлого знают, что мы пришли с миром, прибыли с добрыми намерениями. Потому и позволили нам взять воду и не наказали, как тех немцев, которым для выполнения их страшных задач хватило бы и Мертвой воды.
Произойдет ли оживление-реанимация Петровича?
Действительно, мы стали обладателями самобытной воды, которая могла передавать информацию и обладала целительными свойствами. Это было безусловное достижение. Теперь предстояло проверить исцеляющие показатели воды на практике – на бедном нашем друге Петровиче. Чем ближе подходили мы с Белоусовым туда, где Мессинг охранял его бездыханное тело, тем большее волнение овладевало мною: получится ли реанимировать?
И вот мы на месте. Радость встречи с Мишелем можно, пожалуй, сравнить с той радостью, какую испытал я, когда недавно встретил Белоусова на берегу Мертвого озера.
А что Петрович? Ничуть не изменился за то время, что меня не было, только рана перестала кровоточить. Он был все-таки больше похож на спящего человека, чем на мертвого. Пульса не было, но не было и характерного трупного окоченения, а руки его на ощупь были лишь слегка прохладными. Его состояние было похоже на какой-то странный анабиоз…
Оживление-реанимация возможно только в определенное время!
– Дорогие коллеги, – начал Мессинг торжественным
С этими словами Мессинг жестом заправского фокусника положил перед нами листок бумаги, на котором мы прочли:
Дорогой папа!
Я была жутко взволнована, узнав о том, что произошло с Петровичем. Но малыши успокоили меня в два голоса, твердо заявив, что крестный и Рушель уже несут воду для оживления папы. И я решила смиренно ждать вестей из Гималаев. Но это было нелегко, хотя близнецы и понимали всю сложность ситуации, а потому сегодня абсолютно не шалили. Устав от ожидания, я решила кое-то проверить относительно той самой воды, о которой твердили Колька и Полька, проверить по имеющимся у меня первоисточниками. Папа, ты знаешь, что я имею в виду – это книги Луки Парфенонского «Блаженные состояния, к коим склонны жидкие субстанции в условиях субтропиков и тропиков», Сергея Звонарева «Вода и пограничные состояния сознания» и Готфрида Бульонского «Древние представления о воде в связи с расходящимися кривыми в областях к северу от Парижа». Ты представляешь, все три книги при всей разнице подходов сходятся в одном: использовать информативно-целительные способности воды лучше всего строго в момент нахождения солнца в зените, то есть в полдень. Тут неожиданно мои наблюдения подтвердил Колька: словно догадавшись о моих поисках, он принес книгу русских сказок. Нужную страницу из этой книги он держал по своей привычке пальцем. Фрагмент представляю целиком:
«И пошла Агафья к тому колодцу, о котором рассказала ей Старуха-зима. И набрала воды полное ведро, да еще полведра, да еще крынку, да еще стопку, да еще наперсток. И домой направилась, где сынок ейный хворый лежал уже три года, три месяца и три дня. Да только собралась Агафья всю эту воду на хворого сына своего вылить, как вдруг ставня с окна упала, створка растворилась и запрыгнула в комнату белка лесная. Да и села она Агафье на макушку, та же обмерла вся. Белка же ей молвит человечьим голосом:
– Не спеши ты, тетка Агафья, выливать воду на сынка своего хворого, а дождись ты, тетка Агафья, часа урочного. Тогда и выльешь воду на сынка своего хворого.
Сказала так белка, шасть в окно назад, да и была такова. Агафья же стала тогда гадать да думать, что за час урочный. И в думах тех вышла она из дому да снова направилась к той избушке у самого дремучего леса, где нашла она намедни Старуху-зиму. Да только избушки не было и следа. Стала тогда Агафья горько плакать, а как выплакала все слезы, так тут увидела норку под сосной. Наклонилась туда и спрашивает:
– Человек ты или зверь, а скажи-ка мне теперь, здесь каков урочный час и каков тот час для нас.
А из норки той голос Агафье и отвечает:
– Ты, Агафья, ступай к реке, да найди там родник, да и спроси у родника – он тебе все и расскажет.
С тем и пошла бедная Агафья к реке, нашла родник тот, о котором голос из норки сказал, и спрашивает:
– Родничок мой родничок, а скажи-ка мне дружок, здесь каков урочный час и каков тот час для нас.
Родничок серебряным голоском своим отвечает Агафье:
– Ты, Агафья, пойди в чисто поле, встань, душа моя, под Солнышком вешним, да у Солнышка и спроси.
Так Агафья и сделала: пошла в чисто поле, встала под Солнышко вешнее и спрашивает:
– Солнышко, ты, Солнышко, а скажи-ка, ведрышко, здесь каков урочный час и каков тот час для нас.
Солнышко и отвечает Агафье:
– Ты, матушка, пойди домой, да дождись того часа, когда я буду выше всего в небе, вот и будет твой час урочный.
Агафья пошла домой, дождалась того урочного часа, про который ей сказало Солнышко, дождалась, когда Солнышко оказалось выше всего в небе. И тогда воды и ведро, и полведра, и крынку, и рюмку, и наперсток вылила на сына своего хворого. Встал сынок, поклонился Агафье в ножки да и говорит:
– Спасибо тебе, матушка! Теперь я жив и здоров!
И стали они жить-поживать да добра наживать».
Вот такую сказку принес мне Колька. Думаю, что ты понял, что и в ней речь идет как раз о полуденном часе. Так что, когда Белоусов и Рушель принесут воду, дождитесь полудня и только тогда приступайте.
Удачи тебе!
Твоя дочь Алексия.
– Так что, коллеги, – резюмировал Мессинг, когда документ был прочитан нами, – хотим мы того или нет, а придется нам ждать еще два с половиной часа.
О немцах и гессенских шифровках
– Мишель, – не выдержал я, – может быть, пользуясь тем, что нужный час еще не настал, вы расскажете нам, что происходило с вами? Хотя бы вкратце…
Мессинг вступил с мхатовской паузы: он отвернулся от нас, закрыл глаза и стал что-то бубнить себе под нос, но так, что нельзя было разобрать слова. Впрочем, долго просидеть в одной позе у Мишеля не получилось: он стал ерзать, потом открыл глаза, потом улыбнулся нам, а после этого уже знакомым нам жестом фокусника выудил откуда-то еще один листок.
– А это, коллеги, – произнес Мессинг, подавая нам листок, – утреннее сообщение от Насти.
И мы с Белоусовым вновь углубились в чтение:
Настя Ветрова
Дорогой Мишель!
Рада очень, что Вы вновь на связи, что Вы, дорогой Мишель, живы и здоровы. Верю я и в то, что реанимировать нашего Петровича у Вас получится. Сама же спешу поделиться новостями из покрытого туманами Вевельсбурга. Архив «Афанасия Никитина» завершился неожиданно для меня, ведь я твердо была уверена, что там еще много шифрограмм, а оказалось, что все прочие записи – это послания Эдварда из Гессена. Тут я поэтапно и при помощи Алексии справилась с некоторыми элементами шифров. Письма Эдварда до июля 1943 года сводятся к резюме по тем или иным пробам воды из разных стран. Эдвард, если верить этим письмам, ни в одной из проб не находит ничего интересного – самые тривиальные характеристики. Примечательно, но даже по самой стилистике шифровок Эдварда этого периода можно отчетливо проследить, как гессенскому профессору надоедает вся эта лавочка, как скучно ему писать каждый раз почти одно и то же. Я уже было хотела оставить этот архив в покое, когда узнала от вас о судьбе экспедиции Аненербе в Гималаи, но по каким-то причинам – сама не знаю по каким, – решила заглянуть чуть дальше в шифровки Эдварда, а именно: в конец лета 1943 года. И вот тут меня поразило как молнией: эти послания отправлялись в Вевельсбург уже не из Гессена! Да, Мишель, да. Более того, место их отправки (пока мною точно не установленное) находилось очень далеко от Германии. Почти со стопроцентной уверенностью можно сказать, что это Азия. Но какая страна именно, мне еще предстоит узнать. Судя по всему в этих посланиях куда как больше содержательного относительно воды, нежели в шифровках из Гессена. Однако и тут я пока что не все раскодировала, хотя, как мне кажется, я на верном пути в плане разгадки этих шифров. Потому как только смогу всю переписку Эдварда расшифровать, так сразу сообщу общие результаты. Почти уверена, что случится это в ближайшие сутки. И теперь самое интересное, дорогой Мишель, что, как водится, я приберегала на финал своего послания. Когда раскрыла кодировки дат отправки писем Эдварда, то не удержалась и заглянула в последнее сообщение на самом дне папки «Афанасий Никитин». Так вот, дата последнего сообщения 20 апреля 1945 (сорок пятого!) года. А первого из Азии от того же Эдварда – 21 августа 1943 года. Общее количество посланий между этими двумя датами тридцать девять. Срочно спешу за расшифровку! Вам же желаю воскресить Петровича и дойти до самой сути!
Всегда Ваша
Настя Ветрова.
Апрель 1945-го – было чему удивиться. Значит, Эдвард до самой победы продолжал вести исследования воды где-то вне гессенской лаборатории? Так хотелось поскорей получить резюме всех тридцати девяти его писем! Меж тем бумаги, которые давал читать нам Мессинг в ожидании полудня, еще не закончились. Уже ни слова не говоря, а бросая таинственные взгляды то на меня, то на Белоусова, то на ожидающего воскрешения Петровича, Мишель достал еще один лист, на котором мы прочли с внутренним трепетом:
Ипсилон Эдварда. Составлен Мишелем Мессингом сугубо на основании числовых показателей
В числителе данного ипсилона сосредоточены ключевые числа, связанные с письмами Эдварда из Азии, потому сама специфика этого построения зиждется на нумерологическом базисе функциональных критериев. Рамочная программа числовых рядов верхней части искомой дроби на начальной стадии временной шкалы дает десятиричную эквивалентную дате первого письма Эдварда из Азии: 21081943. Итоговая стадия временной шкалы по рамочной программе числовых рядов в той же части нашей дроби, таким образом, эквивалентна в самом финале дате последнего письма Эдварда из Азии (тоже в десятиричном коде): 20051945. Таким образом, числитель дроби ипсилона Эдварда представляет собой десятиричную конструкцию общего сверхсхемного ряда по структурированной прерывной модели: 21081943 – 20051945. Очевидно, что значение числителя в итоге сведется к разности между начальным и конечным рядами. В итоге числитель дроби ипсилона Эдварда будет равен 1029998. Несложно убедиться, что составляющие этот числитель цифры предельно космизированы, не исключая, кстати, и четных: 0, 2 и 8, поскольку две из них (2 и 8) располагаются на нечетных местах структуры; кроме того, 8 завершает всю модель, вынесенную в числитель; а 0 на второй позиции выступает как разделитель тотального ряда 1 – 2 и, вместе с тем, организует в сочетании с начальной единицей двоичный код (1 и 0), который по самой своей сути в любых сочетаниях (как структурированных, так и нет) выступает носителем космического позитива сугубо категориальной направленности вектора строго вверх под углом 90 градусов относительно любого рода плоской поверхности, отмеченной горизонталью в виде бесконечной прямой. Потому и не удивительно, что весь числовой десятиричный ряд верхней части искомой дроби ипсилона Эдварда конгруэнтен (а возможно, и тотально тождествен) не просто космическому позитиву, а космосу как таковому.
Знаменатель искомой дроби тоже, как и числитель, являет собой цифровой десятиричный, но всего лишь двузначный ряд, инициированный общим количеством азиатских писем Эдварда: 39. Более чем очевидна космическая природа этого ряда, где первая составляющая соотносится со второй, как квадратный множитель. Проще говоря, 3 умноженное на 3 и дает в итоге 9. Что, вне всякого сомнения, позволяет смело утверждать не только конгруэнтность данного числового десятиричного двузначного ряда космоса, но и тотальную тождественность.
Сама дробь искомого ипсилона выглядит так:
1029998/39
Не сложно вычислить числовой результат, который при округлении до целого оказывается равен числу 26. Общая направленность вектора этого десятиричного двузначного числа – строго вниз относительно любого рода плоской поверхности, отмеченной горизонталью в виде бесконечной прямой, строго под углом 90 градусов. Вербализовать данный вектор, эксплицированный числом 26, можно исключительно однозначно:
Ахвана – таков итог всего ипсилона Эдварда.
Эдвард = Ахвана?
Прочитав этот ипсилон, мы с Белоусовым переглянулись в недоумении. Александр Федорович нарушил молчание первым:
– Простите меня, дорогой Мишель, но думаю, что сейчас словесно оформлю вопрос, который назрел не только у меня, но и у Блаво. Дико извиняюсь за этот вопрос, но все же… Получается, что Эдвард – это наш Ахвана?
– И да, и нет, – ответил Мессинг и замолчал.
– Как это так? – не выдержал я.
– Очень просто, коллеги, – ответил Мессинг. – Ни в коем случае нельзя утверждать, что наш брахман-проводник и есть тот самый Эдвард из Гессена, курировавший научную составляющую тройки «Афанасий Никитин». Согласитесь, но достаточно взглянуть на Ахвану, чтобы понять его явно не арийское происхождение. И все же ключ к поиску Эдварда и его следов кроется как раз в личности брахмана, совсем недавно подвергавшего меня мучительным пыткам. Каким образом? На этот вопрос я пока не могу дать ответа, но направление поисков для меня более чем очевидно…
Кажется, все точки были расставлены. Нам оставалось ждать до полудня еще полтора часа, и Мессинг рассказал, что с ним произошло с того самого момента, когда Петрович и я оставили его с предателем-брахманом на развилке двух тропинок, одна из которых вела к Мертвому озеру и Живому источнику, а другая – к озеру Прошлого. Все эти события Мишель Мессинг зафиксировал потом в своем дорожном дневнике, фрагмент из которого я и привожу здесь.
Из дневника Мишеля Мессинга
И вот друзья мои ушли, оставив меня не одного, конечно, но один на один с тем, кому мы так опрометчиво доверились – с Ахваной. Тогда я ощущал себя в безопасности и спокойно предавался анализу ситуации, в которой не могли меня не ужасать факты, бросавшиеся в глаза всю нашу долгую дорогу от предгорного отеля до этой развилки двух дорог. Не мог не припомнить я, что элементарный жестологический и физиономический анализ с самого начала выдавал в этом Ахване лгуна. А что же мы? А мы баранами плелись за этим лжецом! И все же, все же, как бы опрометчивы ни были наши поступки, мы кое-чего достигли; и, уверен я, вот-вот еще достигнем.
Такого рода мысли владели мною, пока сидел я с пленником нашим у той развилки. По всей вероятности, уход в глубину мыслительной деятельности заслужил мне в итоге службу коварную. В какой-то момент я так задумался, что к стыду своему не заметил, как злонамеренный Ахвана высвободился из веревок и подкрался ко мне сзади. Помню я тяжелый удар в затылок, уже потому помню, что не сразу потерял я сознание, а еще успел подумать: как же это так случилось, что допустил я такую вот оплошность, повернувшись спиной к хитрому противнику…