40 австралийских новелл
Шрифт:
Все это было в первые дни их женитьбы. Но вскоре мать начали мучить сомнения. Мир, в котором жил отец, мир коммерции и спекуляции, мир купли и продажи товаров, которых никто в глаза не видал, был ей отвратителен и пугал ее. Это был мир неустойчивый, без идеалов, грозивший разорением. Отец, как говорится, торговал воздухом.
Чем пристальнее мать присматривалась к его образу жизни, тем больше росло ее беспокойство. Он работал урывками. Если он за час зарабатывал столько, что ему хватало на неделю или на месяц, он бросал работу и принимался искать друзей и развлечений. И снова брался за дело тогда только, когда у него
Но голова его всегда была полна планов, как нажить большое состояние. Из этих планов никогда ничего не выходило, а подчас они давали совсем неожиданный результат. Частенько люди, с которыми отец делился своими планами в кабачке, тут же использовали их для себя. Тогда начиналась бурная ссора с вероломными друзьями. Но гнев отца проходил быстро, и в тот же день за столом он уже мог смеяться и шутить над происшедшим. Он воображал, что и другие так же быстро забывали об этом, и всегда удивлялся, когда обнаруживал, что его слова, сказанные в запальчивости, создавали ему врагов.
— Откуда мне знать, что люди такие злопамятные? У меня самого куриная память, — говорил он простодушно в таких случаях.
— Когда плюешь вверх, то плевок всегда попадает тебе же в лицо, — раздраженно отвечала ему мать.
Постепенно мать пришла к убеждению, что, только переселившись в другую страну, можно будет действительно изменить их образ жизни, и со свойственной ей настойчивостью стала склонять отца к этому решительному шагу.
Она колебалась между Америкой, Францией, Палестиной и, наконец, остановилась на Австралии. Ее выбор объяснялся отчасти тем, что в Австралии у нее были какие-то родственники, которые, конечно, помогут им стать на ноги в этой далекой стране. Кроме того, она была уверена, что в Австралии, не похожей на всякую другую страну, отец обязательно найдет какой-то иной, более надежный способ зарабатывать на жизнь.
Долго отец не внимал ее уговорам и отказывался что-либо предпринять.
— Почему ты выбрала Австралию, а не Тибет, например? — спрашивал он насмешливо. — Не такая уж большая разница между ними. И Тибет на краю света, и Австралия тоже.
Расстаться с родиной было для него настолько немыслимо, что он и думать не желал об этом серьезно. Отец отвечал ей шутками, рассказывал анекдоты про незадачливых путешественников на воздушных шарах, пропавших без вести. Его не соблазняли дальние, неведомые страны, он редко уходил дальше трех — четырех облюбованных им улиц в городе. И с чего это его жене взбрело в голову, что он должен найти новый способ добывать деньги? Разве он не зарабатывает ей на пропитание и кров? Отца ни капли не смущал его образ жизни, и он не мог понять, зачем это нужно менять его. Этот образ жизни был ему по душе так же, как и его светлые соломенные шляпы и модные костюмы.
Но в конце концов он все же поступил так, как хотела мать. Правда, еще в пути его терзали сомнения и он всем кричал о своих колебаниях. Но едва отец сошел на берег в Австралии, он перестал и думать о родине и новая страна стала для него постоянным обиталищем. Он и тут нашел то же, что и дома. Через несколько дней он уже завел знакомство с какими-то торговцами и, усевшись за столиком в кафе, они заговорили о том, как ведутся дела в новой стране. Отец сразу пришел к выводу,
Иначе обстояло дело с матерью. Не успела она пробыть здесь и дня, как ей захотелось обратно.
Впечатления первого дня сохранились у нее на всю жизнь. Она заметила, что все местные жители — таможенные чиновники, извозчики, агент, сдавший нам новый дом, — дер жатся с видом превосходства, раздражавшим ее. На их лицах она читала насмешку и сочувствие, дружелюбное и вместе с тем снисходительное. Ей казалось, что на пристани, на улице все смотрят на нее так, будто она нуждается в их добродушном снисхождении, и с этим она никак не могла примириться.
То же самое она заметила и в своих родичах, и в небольшой делегации евреев, пришедших встречать ее на пристань. Они жили в Австралии много лет и старались поразить вновь прибывших своим знанием страны и ее обычаев. Они отчаянно важничали. Это свободная страна, говорили они, культурная, здесь надо есть вилкой и ножом, а не руками, все умеют читать и писать и никто не кричит на тебя. Здесь нет угнетателей, как в Старом свете.
Матери казалось, что она их понимает. Она была сметлива и наблюдательна, отец же подчас бывал на редкость бесхитростен. Пока они говорили, отец слушал их, добродушно усмехаясь: видимо, в этот момент он придумывал какую-то забавную историю, чтобы рассказать ее своим новым знакомым. Но мать не сводила с них своего твердого, сурового взгляда и вдруг, прервав их разглагольствования, сказала самым невинным тоном:
— Если здесь нет угнетателей, то чего вы хвостами виляете, как дворняжки? Кому вам надо угодить?
Мать так и не избавилась от этого враждебного и насмешливого отношения к новой стране. Ни к чему здесь у нее не лежала душа, она даже не пыталась учить новый язык. И только когда мы с сестрой подросли и должны были поступать в школу, она стала с некоторым интересом взирать на окружающий мир. Тогда вновь пробудилась ее былая страсть к книгам и ученью. Она обращалась с нашими букварями и хрестоматиями, как со священными книгами.
Она ставила перед нами великие цели. Нам предстояло блистать в медицине, литературе, музыке — от игры ее фантазии в данный момент зависело, в какой именно области. Так нам легче будет служить человечеству. И всякий раз, когда она читала нам Толстого и Горького, она снова и снова рассказывала о том, как работала сестрой во время холерной эпидемии. Какое бы образование мы ни получили, нам нужны идеалы, а разве есть на свете более светлые идеалы, чем те, которыми она жила в дни работы с медицинским отрядом? Они не дадут нам погибнуть в этой черствой и равнодушной стране.
Отцу было невдомек, почему она тратит столько времени, читая и рассказывая нам о своих лучших годах, и нередко он становился на мою сторону, когда я жаловался, что она отрывает нас от игр.
— Ведь они еще дети, — говорил он. — Пожалей их. Если ты забьешь их головы всякой чепухой, то бог знает, чем они кончат. — И добавлял: —Я был бы рад, если бы сын стал хорошим плотником, а если еще и дочь будет хорошей портнихой, то с меня этого вполне довольно.
— По крайней мере у тебя хватает ума не советовать им заняться торговлей, — отвечала мать. — Жизнь наконец кое-чему научила тебя.