419
Шрифт:
— Завтра с утра КЭФП постучится к твоим родителям! — крикнула она ему в спину. — Тараном.
Он развернулся на каблуках, возвратился, ткнул в нее пальцем:
— Даже не смейте!
— Ты вор и убийца.
— Окоротите язык, а то отрежу. Я не вор и не убийца. — И почти в голос заорал: — Я предприниматель! А вам не место в нашей стране. Езжайте домой, мэм. Наши дела окончены.
— Окончены? Да мы еще не начинали.
Он зашагал прочь, Лора ринулась за ним.
— Верни мне отца, ворюга!
Он снова развернулся, от ярости кипя:
— Вы
— Верни мне отца, верни мне его дом, верни мне его свитер.
— Ваш отец умер от смертельной дозы жадности, мэм. От этого не лечат.
Она шагнула ближе, ни дюйма не уступая, сама удивляясь звериному своему гневу.
— Мой отец, — заорала она, — не метафора! Отдай мне отца!
— Да вы рехнулись. — Он развернулся, зашагал дальше.
— У твоих родителей гигантский плазменный телевизор.
Он остановился.
— И что?
— У меня вот нет гигантского плазменного телевизора.
— Ну да, а поскольку мои родители африканцы, им не полагается такой роскоши?
— Не поскольку они африканцы. А поскольку ты жулье.
— А ваше жулье? Оно как — обходится без телевизоров?
— Отдай мне отца! — Она орала, она уже рыдала. Ярость жаром текла по щекам. Оштукатуренное бунгало, скромные сбережения, грустная учетная ведомость отцовской жизни — все пропало. — Ты его забрал, ты украл — верни!
Они подошли к седану. Уинстон открыл дверцу.
— Залезайте, — скомандовал он, а шоферу сказал что-то на йоруба — что-то про Иронси-Эгобию.
И Лора кинулась бежать.
Бежала во влажной ночи. Бежала и плакала. Не от страха, не от злости — от неподъемной утраты. На отцовских похоронах не плакала, но рыдала сейчас, убегая от Уинстона к освещенному перекрестку.
— Погодите! — кричал он. Его тормозили парадные туфли и развевающийся агбада. — Стойте, тогда не будет ничего плохого.
У кафе в ожидании пассажиров урчали моторами окада. Услышали лихорадочные шаги, увидели ойибо — бежит, рыдает, сумка подпрыгивает — и сердитого мужчину в халате.
Она подбежала, задыхаясь.
— Мне надо… мне вернуться в отель.
Уинстон остановился — на него воззрились нелюбезные лица. Заглатывая воздух, он произнес:
— Мисс Пурпур, прошу вас. Пойдемте. Мы все обсудим.
Но шоферы окада сощурились, набычились, заслонили женщину от Уинстона.
— Миста брат-тухан, мотай в куда подале и агбада свой не забудь, — посоветовали они. — С дамочкой всё будь спок.
— Мне только минутку с ней поговорить.
— Наговорились уже, миста агбада. Мотай в куда подале.
Один мототаксист повернулся к Лоре и заговорил с таким акцентом, что она еле разобрала:
— Вы не палачите. Свезу вас по домой будьте-нате.
Что он и сделал.
103
У нее в номере зазвонил телефон.
Она прилетела на крыльях окада — тот лавировал в потоке машин, а она, зажмурившись, цеплялась за его плечи, животом прижимая сумку к его спине. Отдала ему все найры, какие были, — то ли обокрала его, то ли возмутительно переплатила. Скорее второе, но это неважно — зато она здесь. В безопасности.
Отель «Амбассадор» при аэропорте. Обширный вестибюль — панели грецкого ореха, причудливые лампы. Консьерж за стойкой сказал:
— Мы за вас тревожились, мэм. — Голос мягкий, пенный. — Боялись, с вами что-то случилось. Вы не появились, а самолет приземлился уж сколько часов назад.
Отель «Амбассадор» при аэропорте, за эстакадой — «Шератон».
— Я… задержалась.
— А багаж, мэм?
— Только это, — сказала она, прижимая к себе сумку.
Отель жил автономно и закрывался герметично, внутри вихрился кондиционированный воздух, где-то блямкало фортепиано. Бизнес-центр, конференц-зал, в магазинах аспирин, есть бассейн, отделение банка с обменом валюты и денежными переводами, даже теннисные корты. Под крышей, разумеется, чтобы не беспокоила жара.
Звяканье лифтов. Длинные коридоры. Нумерованные двери, медленный отсчет. Скольжение карточки, щелчок открытого замка. Так уютно, так утешительно.
Она шагнула в темноту. Первые секунды запинки в гостиничном номере — бестолковые поиски выключателей и реостатов; пробираясь по номеру ощупью, она недоумевала, отчего всегда так сложно устроено освещение в гостиницах.
Звонил телефон.
Она нащупала прикроватную лампу, уставилась на аппарат. Только инспектор Рибаду и таможенники знают, где она остановилась. Может, проговорилась родителям Уинстона? В голове плыло, она не помнила.
А телефон все звонил.
Мототаксист. Она сказала ему, куда ехать. Наверное, Уинстон расслышал.
Когда Лора наконец взяла трубку…
— Вам конец! Понятно вам, мэм? Конец! Сами себе некролог сочинили.
Уинстон.
— Мы мафия! Мы вас уничтожим, от вашей жизни одни ошметки останутся. Вы умрете в Лагосе!
— Передай привет маме с папой.
Она повесила трубку. Вдохнула поглубже. Телефон почти тотчас зазвонил вновь — но на сей раз она была готова.
— Уинстон. Послушай. Когда ты так орешь, трудно разобрать, что ты говоришь. Ты что, огорчился?
— Идите на хуй, мэм! На хуй идите! Мы вас найдем и убьем!
— Ты меня уже нашел. Но, что важнее, я нашла тебя. У меня твои письма моему отцу и список денежных переводов. Я знаю, кто ты, Уинстон. Где ты живешь, как зовут твою сестру, где она учится. Где живут твои родители. Номер их телефона. Все, что нужно, у меня есть. Итак. Я вешаю трубку и звоню в КЭФП? Они от тебя мокрого места не оставят. Твоей жизни конец, и конец твоим родителям. У тебя заберут все активы, заморозят счет, отнимут паспорт. Родители твои, скорее всего, потеряют дом. И уж точно потеряют сына. Слушаешь меня теперь, Уинстон?