5/4 накануне тишины
Шрифт:
Так-то — брат — Степанида — она — сегодня — любит — завтра — нет — торжествовал — Цахилганов — так — то…
Крендель встал, отобрал у Степаниды пульт и выключил ящик.
— Как я тогда пучил глаза? Так? — сдвинув панаму на затылок, он склонился над нею и повращал зрачками.
Она благосклонно засмеялась и даже позволила себя поцеловать,
впрочем, уворачиваясь и ёжась.
— Нет.
В дверь позвонили довольно кратко.
— Ох-хо-хо! Благодарю, что не лягнула, — сказал Крендель и ушёл открывать.
А Степанида, подумав немного, поцелованную ступню тщательно отёрла тоже, краем пледа,
— вот — зараза — одобрительно — подумал — Цахилганов — пожалуй — он — напрасно — обзывал — её — ах — как — нехорошо — он — её — обзывал…
— Вышла бы я за тебя, как же, — вдруг пробормотала Степанида равнодушно. — Если бы отец был путёвый. И тем более — дед… А то натворили делов. Теперь как хочешь, так и исправляй всё… Правильно этот поджарый монах сказал…
«В России не спасётся ни один, не спасавший России».
Но в комнату уже входил Крендель вместе с обрюзгшим типом в зелёном бабьем пальто,
замызганном изрядно.
— Вот, Стеша, это однокурсник мой. Потап. Он поспит у нас. Ладно?
Степанида не удивилась, а пошла на кухню и накрыла стол для одного человека. Потом, так же без слов, стала стелить бродяге постель в другой, боковой, комнате — и вздрогнула.
Она — почувствовала — его — дочь — что — он — отец — здесь — здесь — волновался — Цахилганов.
Но Степанида обернулась на взгляд: у порога стоял бродяга.
— Вы мне подстилку, пожалуйста, бросьте. Грязную. У батареи. Где тепло… Не надо белья, — сухо сказал он. — На чистом нельзя мне.
Степанида посмотрела на него пристальней:
— У вас вши? Или блохи?
Да туберкулёз у него, не мог вымолвить Цахилганов, гнать его надо подальше.
— Как вам объяснить? — бродяга морщился и вздыхал. — Я семь лет без дома. Если я высплюсь на чистом, я… опять почувствую себя человеком.
— И что? Это смертельно?
— Да. Тогда мне конец… Начну жалеть себя. И уже не смогу, как прежде. Трудно мне потом жить будет. Под забором. Даже невозможно. Вот, пальто я брошу на пол. Довольно этого…
— Ну, что вы, в самом деле? — осердилась Степанида. — Спите здесь, не привередничайте. Как постелю, так и постелю. Хотите — помойтесь. Я всё после вас вычищу с хлоркой в любом случае.
— …Не стелите мне белых простыней! — пятернёю скрёб растрёпанную бороду бродяга и кособочился. — Сдохну быстро после этого. Не лягу я на чистом! Нельзя мне…
Крендель разговаривал
— Где же я вам грязное найду?
— Так, — стремительно вошёл Крендель. — Всё включилось. Радуйся.
— …По какому плану? — нахмурилась Степанида. — Который из них начат?! Говори толком.
— А, ну да… По плану «Пересвет».
Нервничая, Крендель стянул с себя панаму:
— «Пересвет», когда у тебя свадьба… Готовность всех звеньев перепроверяется, они позвонят ещё раз.
Душа Цахилганова уже поняла всё, но будто остекленела в бесчувствии.
— Ну, что? Хорошо! — кивнула Степанида. — План сложный. Но там отход разработан надёжно. Значит, в резиденции… Придётся надеть то платье. Чёрное, с вырезом на спине. Бр-р! У меня в нём даже копчик зябнет…
Цахилганов — не — успел — не — успел — изменить — ничего — в — себе — а — значит — в — мире — и — вот — теперь — кто-то — выдвигает — против — гнезда — крамолы — его — бледненькую — Степаниду —
— Надо же, именно сегодня. Как некстати, — всё пожимал плечами Крендель. — Может, ещё сорвётся у них эта многоходовка? Ну, кого-то на месте не окажется… Слушай, откажись! У тебя две дублёрши. И… день свадьбы у нас!
— Какие дублёрши?.. С плеча? На пороге лифта? Через систему зеркал?
— Да, будет нам свадьба…
Однако, спохватившись одновременно, Степанида и Крендель уставились на бродягу.
— …У нас важная деловая встреча, — сказала Степанида Потапу. — А вы оставайтесь здесь. И не обращайте внимания на наши сборы. Живите, сколько вам нужно.
Связать бы Степаниду простынками, запереть на замок… Но тело Цахилганова — там, валяется в холодной клетке заграничного производства…
— Нет. Я пойду лучше, — бродяга торопливо направился к выходу. — Пойду. Откройте. Скорее.
Кренделю было уже не до Потапа. Он обшаривал свадебный свой пиджак, висящий в прихожей.
— На, возьми, брат… Извини.
— Кто мне их поменяет? — отмахивался бродяга от долларов. — Менты отнимут. Или свои на другой же день бить начнут.
— Зачем? — не понимал Крендель.
— Заставлять станут к вам идти, за деньгами. Не надо.
— Да оставайтесь! — настаивала Степанида. — Что вы всё усложняете, как бешеный?.. Стойте! Вы кто, Потап? Ну, кем вы были до вашего паденья?
Бродяга мучился. Он норовил отвернуться, пропасть, исчезнуть — стесняясь женского пальто с истёртым цигейковым воротом, растрескавшихся ботинок и, особенно, запаха,
— тошнотворного — тоскливого — запаха — нищеты — беды — крушенья…