5/4 накануне тишины

Галактионова Вера Григорьевна

Зачем? Для чего? Отчего?

— Вероятно, это народ, которому необходимо быть выше смерти, — сказал Барыбин равнодушно. — Это — «смертию смерть поправ»; я говорю про залог воскресенья. И это народ, который непобедим.

Не знающий страха смерти — непобедим…

— Зациклившийся на преодолении смерти народ.

312

— …А вот скажи мне, Барыбин: СССР — то была страна святых?

Реаниматор

насупился, глядя в пол. Огромные растоптанные башмаки его были подшиты многократно и многослойно,

словно для долгой, неустанной ходьбы по поверхностям иных планет.

— То была страна прелюбодеев, — вдруг решительно сказал он. — Люди стали жить, не венчанными. Дети от таких браков считаются зачатыми в блуде. Какая уж тут страна святых? А неосвящённые свыше браки — они, брат, распадаются. Они счастливыми не бывают. Если же малая ячейка общества распадается — распадётся и общество в целом,

— а — распад — есть — смерть — а — смерть — есть — распад —

я так думаю.

— Чего ж ты тогда с Марьяной не обвенчался? Праведник?

Барыбин смолчал. Потом налил ещё чаю — из алюминиевого больничного чайника с буквами «РО» на помятом боку — и уж после этого продолжил устало:

— Плохо всё, что без Бога. Очень плохо.

— Да брось ты, Барыба. Неизвестно, что хуже… Вот ты — с Богом. И что? Хорошо тебе?.. Зато нам — хорошо! — развеселился Цахилганов. — Давай, я тебе подкину хотя бы пару тысяч зелёных, на больничное хозяйство. И тебе сразу станет лучше, чем только с верой в милость свыше.

И они едва не рассорились тут же, вдрызг.

— Искушаешь, значит, собака! Не будет толку от твоих денег, не надо, — Барыбин, нервно щурясь, разглядывал свои руки, шелушащиеся то ли от препаратов, то ли от частого мытья скверным хозяйственным мылом. — …Вам, деловарам, до поры, до времени — хорошо.

— А вам — никогда, — сразу ответил Цахилганов. — Хорошо вам, лохам, не будет теперь уж, при капитализме, никогда. Так что, вечно оставаться вам с носом, Барыбка. Таким, как ты…

Временное превосходство — всё же превосходство, и это заманчивей, чем вечное отсутствие его.

313

Реаниматор медленно краснел под снисходительным взглядом Цахилганова,

закинувшего ногу на ногу и барабанящего пальцами по краю стола,

он медленно вылущивал таблетку валидола из пластикового гнёздышка.

— Ну! Это же ваша власть. Вы победили, — закинув таблетку в рот, сказал Барыбин. — Из всех возможных президентов вам с Соловейчиком нужен был именно такой! Для ваших делишек.

Пьяный за рулём страны. А не трезвый.

Барыбин тыкал, не глядя, пальцем в экран глухонемого телевизора и краснел всё больше:

— Вам, вам…

— Не только нам, — скромно

ответствовал Цахилганов. — Кто бы с нашими желаньями считался, если б не заграница? Ладно. Спасибо за мораль. Так и быть: налажу тебе ящик. Пришлю мастера из «Чака». Приплачу ему за выезд. Деньги не пахнут, деньги не пахнут… А ты думаешь, они, не пахнущие, легко даются? Крутишься так, что о душе подумать некогда.

— Зачем она вам — душа? — рассеянно и невнятно удивился реаниматор, катая таблетку под языком. — В вашем деле это досадная помеха. Да она уж и атрофировалась, поди, за ненадобностью.

— Всё, что атрофируется,

— умирает — исчезает — уходит — со — света —

то прежде — болит! — сказал Цахилганов назидательно. — Сильно. Ты посмотри, как душу глушат все, у кого деньги есть.

— Я не психиатр. Но это я запомню. О паталогичности безбожия. Распад тела — неизбежен, — проворчал Барыбин. — А распад души…

это уж только наша собственная

дурь!

314

Обоюдное их раздраженье, однако, накапливалось в ординаторской подобьем электричества

и прошивало слова —

сталкиваясь в замкнутом пространстве, они не искрили по чистой случайности.

— Меня Сашка предупреждал. Что ты на религии, Мишаня, повернулся. Я слыхал, кто прочитает Библию трижды, тот умом тронется.

— Работал бы ты с умирающими… Посмотрел бы я на тебя, — косился реаниматор, сглатывая горько-сладкое, холодящее.

— Ну, Сашка с покойниками пребывает — и ничего. Весел и прост с людьми! Несмотря на то, что все зубы растерял. А ты впал в состояние религиозной избранности! В гордыню, значит!..

Цахилганов мстил ему за недавнюю свою задушевную откровенность, от которой ослабевает человек,

— на — время — лишь — впрочем.

Барыбин же передёрнулся от душевного неудобства:

— Нет. Хорошо, что мы с тобой до этого редко встречались. Последний раз — аж на выборах… Ты ведь в избирательной комиссии у Соловейчика был? И с самого начала во власть его толкал. Плакаты заказывал!..

— Заказывал. Дорогие, — завздыхал и заворочался Цахилганов. — Но, представляешь? Какие-то падлы,

— скины — должно — быть —

их тогда перепортили все до одного. Из резинового каблука печать вырезали. И за ночь наши плакаты на стенах проштемпелевали. Черепом со скрещенными костями.

— Всё равно же Соловейчика выбрали. Даже под этим знаком.

— А как ты думал? — засмеялся Цахилганов. — Кто голоса подсчитывает, тот и выигрывает… Впрочем, больше Соловейчика не изберут. Налоговиков распустил. Его бригаду мы бы ещё обеспечили. Не задаром, конечно. За поблажки соответственные. А вместе с этими, с опричниками, не потянем. Захребетников много получается. А они нам нужны?..