5том. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне
Шрифт:
(Внезапно вспомнив.)Ах! Пока я не забыл — сделайте одолжение, избавьте меня от ивового манекена, на котором вы примеряете платья. Он совершенно загромождает мне кабинет.
Г-жа Бержере.А куда прикажете его девать?
Бержере (мягко).Куда-нибудь в другое место.
Г-жа Бержере.Не так уж он вам мешает.
Бержере (мягко).Мешает.
Г-жа Бержере (меняя
Бержере.А котлета не дожарена, Евфимия, — совсем не дожарена.
Евфимия.Не велика беда, — сейчас поставлю на плиту! (Выходит.)
Г-жа Бержере.Странный у вас вкус, — любите пережаренное мясо. Не понимаю, что за удовольствие есть уголь. Котлеты поджарены как раз в меру.
Полина.Может быть, у тебя и дожарена. А у меня она — в прославленном стиле Евфимии — сплошные контрасты, как у художников из группы «неистовых»: жженая сиена и киноварь.
Г-жа Бержере.Возможно. Но, если кто недоволен, надо сказать мне, а я уж сделаю замечание прислуге. Иначе, откуда же быть у меня необходимому авторитету… Мой отец никогда не вмешивался в хозяйство. И дом был в порядке…
Евфимия (входя).Вот вам котлета!
Бержере.Очень благодарен. О, на этот раз вы, Евфимия, достигли совершенства и даже превзошли его. Мысль, что ешь мясо несчастных животных, вызывает отвращение. При виде же такой котлеты забываешь об этом, — настолько она далека от животного и приближается к минералу.
Полина одна смеется.
Г-жа Бержере.То — недожарена, то — пережарена. На вас не угодишь!
Бержере.Нет, я доволен, дорогая, доволен, но, видимо, не умею это выразить. Тут — недоразумение, обидное недоразумение.
Г-жа Бержере.Сколько шуму из-за котлеты! Неужели нет более интересной темы для разговора?
Бержере.Есть, конечно есть — интересные разговоры еще будут, вот увидите.
Долгое молчание.
Г-жа Бержере.Сегодня утром часы на здании префектуры остановились. Вот уж, верно, господин Денизо был недоволен! Он всегда проверяет часы по префектуре.
Враждебное молчание.
Бержере (сквозь зубы).Я ведь говорил, что интересные разговоры еще будут.
Г-жа Бержере (Полине).Куда ты смотришь, Полина? О чем ты думаешь? Ты иногда бываешь такой рассеянной, что это просто невыносимо, а для молодой девушки и вовсе неприлично. Ты смотришь на часы, это невежливо.
Полина.Нет, мама, я смотрю на панно над дверями.
Г-жа Бержере.Ты с ума сошла! Ну, как это возможно! Вот уж
Полина.Ничего, мама.
Бержере.Панно действительно красивое. Это все, что осталось здесь от крыла старинного особняка, построенного при Людовике Пятнадцатом откупщиком налогов Поке де-Сент-Круа.
Г-жа Бержере (прерывая и как бы про себя).Старая лачуга… и подумать только, что мы могли бы жить в самом центре и в новом доме! Нужно иметь особую любовь к потрескавшимся стенам и источенным червями лестницам!
Полина.Здесь есть сад.
Г-жа Бержере.Подумаешь! Очень он нужен на окраине.
Полина.Посмотри, каким красивым венком из виноградных листьев венчает нимфа голову Силена.
Бержере.Тебе нравится? Я дарю этот венок тебе, дочка, как в свое время, когда я был маленьким, мать подарила мне розу [150] .
Полина.Ты был маленьким?
Бержере.Совсем маленьким. Моя мама проводила целые дни за рабочим столиком, в спальне, где были обои, усеянные розами. Розы были в бутонах, нераспустившиеся, скромные, все — одинаковые и все прелестные. Раз как-то, отложив вышивание, она взяла меня на руки и, показав цветок на обоях, сказала: «Дарю тебе эту розу». И, чтобы распознать этот цветок, она иглой нацарапала на нем крестик. Никогда ни один подарок не доставлял мне больше радости.
150
…когда я был маленьким, мать подарила мне розу. — Далее повторяется эпизод из «Книги моего друга» (гл. III, «Дарю тебе эту розу»).
Полина.Спасибо за виноградный венок, папа. (Она целует его, встав за хлебом.)
Г-жа Бержере (с глупым видом).Ну, а меня, Полина, ты не поцелуешь?
Полина.Поцелую, мама.
Бержере.Жюльетта, хочешь гирлянду из виноградных листьев?
Жюльетта.Какую гирлянду? (Евфимии.)Поставьте утюг!
Евфимия.Сейчас, барышня.
Полина.Папа, я уверена, что ты был необычным ребенком, — ты уже тогда был особенным.
Бержере.Нет, но я был веселым. Домик у нас, хоть и очень скромный, был такой уютный и приветливый. Жизнь там шла по заведенному порядку, простому и обывательскому, общему для всего мирка нашего квартала. Проходил один радостный день, и неизменно наступал другой. Рождество с традиционной индейкой, начиненной трюфелями, Крещение с пирогом, в котором запечен боб, дающий королевство, масленица с блинами. И всякие годовщины и дни варки варенья… Тогда от больших медных тазов шел кислый и горячий аромат смородины, наполнявший весь дом. И привычные вещи были такие уютные, добротные и ласковые.