90-е: Шоу должно продолжаться 8
Шрифт:
Я подался вперед, ухватившись за подлокотники кресла. Что вообще тут сегодня происходит?!
Зал молча взирал на приготовления. Пожалуй, Банкин смог всех удивить…
Мужички выстроились на сцене. Мой ассоциативный ряд живо подсказал мне мультик, в котором я наблюдал что-то похожее. Там еще были разные версии считалочки про зайчика. И вот сейчас сцена один в один напоминала тот вариант, который в опере. На правой части сцены в три ряда выстроился «хор», а на левой тусили еще несколько человек. И те двое с балалайками уселись на край сцены.
Солист
— Здрасьте, — сказал он. — Сейчас мы споем одну песню… Петь рок для нас дело новое, так что не судите строго.
В зале раздались жидкие обалделые аплодисменты.
— Мля, это что за хрень?! — снова повторил Боба. — А нормальные группы вообще будут сегодня.
— Не вибрируй, Боба, — усмехнулся я, не отрывая глаз от сцены. — Во втором отделении все будет.
— Так может мы пока по маленькой закинем? — предложил он.
— Заметано, — усмехнулся я. — Только давай сначала послушаем, что эти балалаечники споют.
— Да блиииин! — Боба завозился, принялся оглядываться на задние ряды.
Хор пенсионеров принялся ритмично топать. Ритм оказался знакомым, не узнать «We will rock you» вряд ли кто-то мог. Потом вступили балалайки. А потом солист голосом самодеятельного исполнителя народных песен, запел:
— Масло дорожает, хлеб исчез,
Фонари на улицах побиты все.
Заяц под кустом чистит свой обрез,
Хочет отомстить в среду он лисе…
Голос солиста был пронзительным и надтреснутым, стариковским таким. И все это вместе — отбивающий ритм пятками хор, соло на балалайках и бредово-конъюнктурный текст — было настоящим взрывом мозга. Я чуть камеру не выронил. И даже Боба перестал нетерпеливо ерзать.
Но зал моего восторга зрелищем не разделял. Патлатые рокеры крутили головами, переговаривались. Кто-то открыто передавал бутылки. А ведь если задуматься, то этих странных ребят раскрутить может быть даже проще, чем «ангелочков». При всей их талантливости и энтузиазме, мои ребята были все-таки обычные. А вот то, что сейчас происходило на сцене…
Подозрения, что весь этот концерт — одна сплошная отмазка Банкина от гипотетических проблем с городской администрацией, только окрепли. Интересно, он сам додумался до такого демарша или у него появился умный сообщник?
— Все-все, я понял, — сказал я, когда Боба в очередной раз открыл рот, когда песня группы «Колывань» затянулась. Пенсионеры сделали в ней какое-то бесконечное количество куплетов, и последовательно клеймили и продажных девок, мечтающих заполучить богатенького папика, и отсутствие зарплат у простого народа, и жиреющих на общих бедах чиновников. В общем, сама идея была неплоха, и ее даже не то, чтобы портил уровень провинциального КВН-а, но такие песни должны быть короткими как по мне.
Мы с Бобой выбрались со своих мест и вышли из зала. Следом еще за несколькими рокерами, которых, скорее всего, настигли те же мысли, что и Бобу.
В
— Вовчик, слышь, — вполголоса сказал мне Боба, ухватив за рукав. — У Француза на днюхе же такого не будет, да?
— А надо? — фыркнул я. — Не понимаю, чего ты напрягся. Ты же сам будешь группы выбирать.
— Да я просто… — Боба потряс головой. — Хрен знает. Я в первый раз такое в рок-клубе увидел. И что-то меня переклинило. Знаешь, как будто я все проспал, а теперь проснулся, и рок-концерты стали вот такими. С балалайками.
«Это разве рок?!» — внезапно вспомнился мне тот самый старый рокер, с которого началась моя новая жизнь. И закончилась старая. Кстати, что-то он мне давно на глаза не попадался. Фиг знает, хороший это знак или плохой. А может и вообще не знак…
— Когнитивный диссонанс, — сказал я.
— Чего? — недоуменно наморщил лоб Боба.
— Это название того состояния, которое ты испытываешь сейчас, — с серьезным видом сказал я. — Да ладно, забей. Ты собирался бахнуть по маленькой, так что предлагаю занять место в кафе, пока они там есть.
Через пятнадцать минут Бобу отпустило. Он накатил из плоской бутылочки, которую предусмотрительно приволок с собой. Поделился бухлишком с несколькими патлатыми товарищами по несчастью и быстро втянулся в спор о рок-музыке, стилях и западных звездах. Картинка была настолько колоритная, что я снова схватился за камеру. Стриженый почти наголо Боба, с золотым зубом и в элегантном костюме, пошитом в мастерской моей мамы, приобнял за плечи сутулого патлатого рокера и горячо втирал ему что-то насчет группы «Мотли Крю». А еще трое волосатиков нависали над столом, размахивали руками и выдвигали свои аргументы насчет того, должна ли музыка соответствовать образу жизни, или сценический образ отдельно, жизнь отдельно.
Я снова подумал, что если бы сейчас был ютуб, то я уже наснимал кучу классного материала. Дело за малым — дождаться начала цифровой эпохи. И сделать так, чтобы до нее все эти записи сохранились. И не придется ли под их склад снимать отдельный гараж потом. Ну как, потом? Довольно скоро. Я к своей видеолетописи пока что относился очень трепетно. Каждую отснятую маленькую кассету старательно переписывал на большие болванки. И башня из них в дальнем углу моей комнаты, между шкафом и балконной дверью, росла угрожающе быстро.
Иногда меня накрывало ощущением, что я здесь скорее турист. Может быть, поэтому я и не могу принять близко к сердцу все эти пугающие стремительные перемены с растущими ценами, а чисто внешняя разруха Новокиневска по сравнению с тем, каким он будет в двадцать первом веке, вызвает что-то среднее между любопытством тревел-блогера и умилением. Но последнее не в смысле «ути-пути, какой прекрасный раздолбанный асфальт», а «надо же, из каких стремных руин все поднялось…»
— А ты как думаешь? — толкнул меня в бок Боба.