999 (сборник)
Шрифт:
— Я знаю их историю,— кивнул иезуит, медленно подходя ближе к картине.
— Какая трагедия: убийство и самоубийство,— опечалился он.
— Нет,— тихо возразил Пол.
Священник вопросительно поднял брови.
— Только не самоубийство.
— Как?!
Куондт встал рядом с ним, все еще сжимая в руке кружку.
— Двойное убийство, отче.
— Что вы говорите?!
Пол тоже присмотрелся к портрету.
— Видите ли, истина заключается в том, что тетушка изменяла дяде и так страстно хотела убрать его с дороги, что подлила смертельный, медленно действующий яд в его писки. Уже едва держась
— Прямо у склепа?
— Прямо у склепа
— Какой ужас! — пробормотал священник.
— Не слишком похоже на Ромео и Джульетту,— заметил Куондт.
— Но что-то общее есть,— возразила подошедшая жена.
Старый иезуит в последний раз взглянул на картину и отвернулся.
— Я стану молиться за них обоих.
— Спасибо, отче,— поблагодарил Пол— Мне хотелось бы верить, что они обрели покой.
— Еще раз прощайте,— взмахнул рукой священник.
— Прощайте, святой отец..
Но тут к священнику подлетел большой колли и, приветливо виляя хвостом, проводил его до двери.
— А вот и ты, парень,— обрадовался иезуит.
— О нет, немедленно оставь доброго отца в покое,— строго приказала Кристина,— Ну же, Томми! Назад! Иди сюда, малыш!
Но пес залаял и игриво подпрыгнул, и не думая слушаться. Священник, не останавливаясь, погладил его.
— У меня в детстве была такая же милая собачка,— сообщил он.— Молодец, Томми! Хороший мальчик!
Они вместе вышли в переднюю. Священник открыл дверь и ступил на крыльцо. Пол Куондт обнял жену за талию, и они снова подошли к картине. Лицо Райги Куондт с неправильными чертами дышало, однако, откровенной чувственностью и чарующей прелестью. Ее рожденный под несчастливой звездой муж Эдвард, жгучий брюнет, мог бы считаться красавцем, если, бы не уродливый извилистый, как молния, шрам, пересекавший щеку до самого подбородка.
Морна и Гэбриел Кейс снова были вместе.
Оба священника в сопровождении собаки направлялись к причалу, куда скоро должен был подойти катер, уже причаливший от противоположного берега. Пожилой священник подобрал палку и закинул в кусты.
— Вперед, Томми! — скомандовал он.— Неси!
Пес с лаем бросился выполнять приказ.
Веснушчатый иезуит глянул на небо.
— Тучи рассеялись. Похоже, денек будет неплохой.
Они подобрались к самой воде; шаги их глухим эхом
отдавались от старых сухих досок.
— Я так рад, что вы смогли мне помочь,— заметил пожилой.— Вы ведь из Фордемского монастыря, не так ли?
— Да.
— И, конечно, знакомы с отцом Бирмингемом?
Крепыш покачал головой.
— Кстати, вам достаточно ясно объяснили, как сюда добраться. Надеюсь, вы без труда нашли деревню и пристань?
— Даже спрашивать не пришлось. Катер уже ждал.
— Прекрасно. И что вы обо всем этом думаете, юный Реджис? Не стесняйтесь, говорите. Как по-вашему, мы чего-то добились? Кстати, вы верите, что дом населяли духи?
— Кто знает,— развел руками Реджис.
Его спутник покачал головой:
— Вы так молодо выглядите.
— Знаю.
Пожилой иезуит всмотрелся в сверкающую гладь воды, в которой отражалась синева неба.
— Весь этот мир — огромная пугающая тайна, Реджис. Там
— Верно.
— У нейтрино нет ни массы, ни электрического заряда, однако он может в мгновение ока проскочить целую планету. Это призрак. И все же он реален. Мы уверены в его существовании. Привидения повсюду, они рядом с нами... потерянные души... неупокоившиеся мертвецы. Иногда я задаюсь вопросом, так ли...
Повернувшись к стоявшему рядом спутнику, он осекся и тихо ахнул.
— Господи, глазам своим не верю,— пробормотал он, ошеломленно оглядываясь.— Реджис?!
Ответа не было.
Реджис исчез.
Никого рядом. Совсем никого.
Рик Хотала
СТУК
Улицы пылали.
Последние полтора месяца Мартин Гордон не покидал дома после захода солнца.
Не осмеливался.
Он не видел ни единой программы новостей с тех пор, как на прошлой неделе телевизионные станции прекратили вещание. А свежего номера газеты или журнала не держал в руках и того дольше. Но ему не требовалось ничьих предупреждений, что выходить из дома с наступлением темноты — большой риск. Из окна своей спальни на втором этаже он видел молодежные шайки, рыскающие по улицам пылающего города,— черные силуэты, точно расплавленный металл на фоне пляшущего огня.
Праздновать наступление тысячелетия начали с первых чисел декабря. Сперва это были импровизированные веселые вечерние сборища, но последние недели празднования длились с сумерек до рассвета, и толпы людей бродили из одного квартала в другой. То, что началось как безобидное импровизированное празднование, быстро превратилось в бессмысленный вандализм, когда наружу вырвались человеческие обиды и неуверенность в завтрашнем дне. . И вскоре наступило время поджогов и грабежей.
Мартин уволился в прошлый понедельник. Ну, «уволился», решил он, не совсем то слово: на заводе не осталось никакого начальства, так что подать заявление об уходе было некому, и он просто перестал выходить на работу.
Его не слишком огорчало, что он оказался безработным. Во-первых, его работа ему, в сущности, никогда не нравилась, а теперь у него оказалось вдосталь времени заниматься тем, что он любил, например, своей моделью железной дороги. Конечно, без электричества он не мог привести поезда в движение, и в сгущающемся сумраке ему оставалось только любоваться тем, что он изготовил днем, и надеяться, что в конце концов, когда подача электричества будет восстановлена, он опять будет дирижировать движением своих составов.
Однако последние дни почти все светлое время суток он отдавал укреплению баррикад вокруг своего дома. Он принес в жертву почти все тяжелые дубовые двери между комнатами, чтобы загородить окна нижнего этажа Он приобрел в скобяном магазине самые надежные шурупы и, распилив двери пополам, крепко-накрепко привинтил их к оконным рамам. Такой ставень мог бы попытаться выломать только тот, кто почему-то вдруг решил бы ворваться в дом ценой любых усилий.
Раздобывать провизию становилось все более трудной задачей. Всю свою наличность Мартин уже истратил Все банки в городе закрылись ко второй неделе декабря, так что его жалкие сбережения оказались для него недоступны.