А фронт был далеко
Шрифт:
— В прошлую.
— А кожа где?
— В сарайка висит, — махнула рукой Альфия.
— Да ты погоди! — совсем оживился Афоня. — Притащи-ка ее сюда.
— Зачем? — Альфия не торопилась.
— Тащи, говорю. Вот глупая… Ну давай сам схожу. — И обернулся к печи: — Галимзянка, слезай быстрее, айда со мной.
Восьмилетний Галимзян слез с печи, оделся и вместе с Афоней вышел. Скоро они с трудом втащили в комнату замерзшую коровью шкуру, бросили на пол.
— Пущай тут и лежит до завтрашнего
С утра Афоня заставил Альфию вскипятить воды. Оттаявшую шкуру, предварительно разрезав на четыре части, распарили в вымытом корыте. Потом вместе с Нагуманом принялись соскабливать шерсть. Чистые куски кожи разрезали еще на несколько, заставив Альфию старательно вымыть каждый. Вычищенная коровья шкура едва-едва уместилась в большом тазике.
— Эвона сколько у вас еды! — весело поглядывал на Садыковых Афоня. И распоряжался дальше: — Завтра получше истопи печь, Альфия. Опять приду.
На другой день Афоня кудесничал дальше. Нарезав кожи помельче на половину большой кастрюли и залив ее водой, Афоня поставил кастрюлю в печь. Поближе к вечеру при нем же непонятное варево вытащили. Тогда Афоня упревшую кожу переложил в деревянное корыто для рубки мяса и усадил Альфию за работу. Не более чем через час Афоня, перемешав бульон с фаршем и приправив его принесенной луковкой, разлил все по чашкам.
— Вот и холодец спроворили!.. Утром в гости приду.
Холодца получилось много, килограммов пять. И это был настоящий холодец. На следующий день, впервые за несколько недель, вся семья Садыковых, да и Афоня вместе с ними, наелись досыта.
— Научилась теперь? — спрашивал Афоня Альфию.
— Ага, научилась, — ответила та.
— Часто-то не делай его, — наказывал Афоня. — Разве что по воскресеньям. Тогда на месяц хватит, а то и больше. Дельный разоставок будет к карточкам-то…
Альфия послушно кивала ему в ответ и поправляла пеленку у маленькой, которая спала возле ее груди.
…Когда Афоня зашел к Петрусю Жидких, тот обрадовался и растерялся сразу. Дома он был один, лежал на кровати поверх одеяла, укрывшись своим пальтишком. При появлении гостя вскочил, поставил перед ним стул.
— Только холодно у нас, — сказал извинительно.
— Не беда, — успокоил его Афоня. — Не промерзну, гляди, какой полушубок у меня.
— Старенький. И в заплатах…
— Это самое лучшее и есть, — улыбнулся Афоня. — Овчина, когда обомнется, она лучше и на ходу легче. А от заплаты самое тепло. Не знал?.. Как живешь? В гости почему не забегаешь?
— А я никуда не хожу. Уроки…
Афоня уже видел, как сжалось и побледнело личико мальчика.
— А я тебе гостинец принес, — сказал Афоня и полез за пазуху.
Он положил на стол чистый тряпичный сверток с горячей,
— Поешь-ка да поговори со мной…
— Что вы! — испугался Петрусь, отстраняясь от еды. — Я не могу…
— Нехорошо, — огорчился Афоня. — Обижаешь ты меня. — Вспомни, как летом угощал капустным пирогом, али забыл?
Во взгляде Петруся отразилось сомнение в своей правоте.
— А грибной похлебки притаскивал в пол-литровой банке — тоже, поди, забыл? — осторожно донимал его Афоня. — А я не забыл… Ешь-ка давай!
— Хотите — вместе? — предложил Петрусь, начиная сдаваться.
— Ну и смешной же ты! — хохотнул Афоня и даже руками взмахнул. — Ты погляди: картошка-то еще горячая. Я только что цельный котелок съел, это остатки, — показывая на картофелины, ловко соврал Афоня.
— Ну, разве так…
Петрусь намеренно неторопливо чистил картошку, но от Афониного внимания не ускользнуло едва приметное дрожание детских пальцев и то, как Петрусь проглотил нетерпеливую слюнку. Откусив картошки, он прямо из бутылки отпил молока.
— А ты налей молока-то в чашку, — посоветовал Афоня.
— Из горлышка вкуснее, — ответил Петрусь.
— Коли так — другое дело…
Петрусь съел две картофелины из четырех, выпил ровно половину бутылки молока и остальное отодвинул в сторонку. Увидев взгляд Афони, поспешно объяснил:
— Это на потом.
Афоня почувствовал его хитрость. Петрусь никогда не забывал о матери. Даже тогда, когда ходили в лес за крупяшками и пиканами. Он самые лучшие нес ей.
— Разве так едят? Не обижай меня, — недовольно сказал Афоня.
Петрусь не знал, что делать. Затруднение оказалось столь мучительным, что щеки мальчика зарделись едва приметным румянцем. Тогда Афоня помог ему:
— Ты хоть молоко-то допей. А картошки пусть… Бутылочка-то у меня одна в хозяйстве.
Дальше упорствовать Петрусь не мог. Он допил молоко, а картофелины положил в маленький ящичек кухонного стола, в котором лежали ложки и вилки. Облегченно вздохнул.
— Школьные-то дела как? — спрашивал Афоня.
Петрусь пожал плечами.
— По-старому. Только хлеба теперь не дают. Раньше на большой перемене вот такой ломтик давали, да еще с повидлом иногда…
— Будут давать, — почему-то твердо пообещал Афоня.
— Может быть, — неуверенно согласился Петрусь.
— Радио-то у вас есть?
— Есть.
— Как там на фронте? А то сижу в своей избушке, ничего не знаю.
— Наступают вовсю! — сразу оживился Петрусь. — Мама сказала, что если так пойдет, то летом поедем домой. У нас недалеко от Орши бабушка живет. Мы о ней пока, правда, ничего не знаем, но у нее там сад.