Шрифт:
Глава 1. «А-линия» просыпается
– Здравствуй, Алина. Меня зовут Игорь.
Психолог, который разговаривал с ней несколько минут назад, предупредил: Алине кажется, будто она собирает цветные поющие кристаллы в белом большом саду. Не думаю, что в таких садах место учителям, но и ей там теперь тоже больше не место.
– Я твой учитель.
Я старался выбирать слова попроще и строить короткие предложения. Алина сидела на кушетке, болтая ногами, и весело и спокойно смотрела сквозь
– Алина.
Она кивнула, но не мне, а чему-то в своей голове – может быть, кристаллу, который спел ей особенно красивую песенку.
– Али-на.
Она вдруг рассмеялась, встряхнула головой и резко выпрямилась. Во взгляде проступила осмысленность, а следом за ней – растерянность. Алина обнаружила перед собой меня и сжалась, вскинула колени к груди, изо всех сил обхватив их руками, как будто защищалась. Костяшки пальцев у неё были белыми, а кисти – слегка непропорциональными, в бледно-красной сыпи; экзема оказалось одним из побочных эффектов.
– Привет. Ты как?
– Здрас…твуй…те… – выдохнула она с паузами, как будто ей не хватало воздуха сказать слово целиком.
Я сделал маленький шаг к кушетке. Алина настороженно глянула на меня из-под съехавшихся к переносице бровей; нос у неё сморщился, глаза сощурились – она стала похожа на маленькую старушку. Я повторил, невольно ей подражая:
– Я твой учитель. Меня зовут Игорь Ва-лен-ти-но-вич.
Мелькнула мысль: возможно, Ире стоило подобрать на роль наставника кого-то с более простым отчеством.
Алина разжала руки, и они упали на кушетку – совсем как у куклы. Две резиновых розовых руки. Я хотел подбежать – она наверняка ушиблась! – но успел одёрнуть себя. На инструктаже предупредили, что она пока боится любых резких движений. Даже если захочется чихнуть и кашлянуть, нельзя прикрывать рот рукой – ведь обычно в таких случаях мы подносим руку ко рту достаточно быстро.
– Не надо так, – сдержанно попросил я. – Ты можешь сделать себе больно.
Алина рассеянно улыбнулась, опустила ноги на пол и хотела встать, но, видимо, не совсем представляла, что нужно сделать. Наверное, похожее испытывают космонавты на Луне: знаешь, что хочешь шагнуть, но как это совершить?
Но всё-таки в ней говорили какие-то инстинкты, может быть, интуиция. Пока я медленно подходил к кушетке, она оперлась на выложенную кафелем стену и попыталась подняться. Ладонь скользнула по плитке, ноги не удержали, и она рухнула ко мне в руки – хорошо, успел подхватить.
Какую-то секунду Алина осознано глядела на меня снизу вверх – серыми, как кремень или голубиное крыло, – а потом снова рассмеялась, ускользнула в мир своих фантазий и даже замурлыкала что-то – видимо, песенку тех самых поющих кристаллов.
– Для первого раза достаточно, – вполголоса окликнула Ира, наш босс, которая и затеяла весь проект. Она следила за нами через прозрачное стекло и была очень напряжена: даже сквозь динамик я слышал её тяжёлое, сбивчивое дыхание. Ещё бы: это была первая встреча Алины с не-доктором, с настоящим живым человеком. Хотя, в широком смысле, я тоже был врачом – учёным-нейропсихологом…
– Что мне делать? – спросил я негромко и без выражения, чтобы не разбудить улыбавшийся своим видениям под эксперимента.
– Положи её, – подсказала Ира. – И уходи. Без резких движений.
Могла бы не повторять.
Я бережно опустил Алину на кушетку. Она была совсем лёгонькая, как будто и вправду кукла, полая внутри, но мои руки меж тем успели одеревенеть. Тёмно-коричневые реденькие волосы рассыпались по выцветшей клеёнке, кофта съехала с одного плеча, а платье оказалось не платье, а сарафан на лямках. Алина была худющая, ключица торчала так, что и порезаться можно, а кожа белая-белая – совсем не видала солнца.
– Иди уже, – устало велела Ирина, щёлкая мышкой – это было хорошо слышно через чутко налаженный микрофон. Я устроил ноги у Алины поудобней, а то одна болталась над полом, и вышел.
В коридор уже налетела целая стая: психологи с их тестами, процедурные сёстры, которым не терпелось посмотреть на результат своих трудов, фармакологи, ассистенты… Вся эта толпа в халатах была как белый шум; я попробовал протиснуться к лестничной площадке, но меня хватали за руки, совали в лицо бумажки, что-то спрашивали… Когда одна из медсестёр попыталась измерить пульс, я выдернул руку и рявкнул:
– Идите ей измеряйте! Я учитель! Не кролик!
И рванул через забитый тесный холл к лестнице. Сам не знаю, почему, но, выйдя из лаборатории, я испытал сильное раздражение, хотя Алина не сделала ничего, чтобы вызвать такое чувство. Может быть, сказалось напряжение последних недель, бесконечные анкеты, инструктажи, соглашения… Сама Алина показалась мне ласковой, тихой девочкой, может быть, даже симпатичной, если одеть её нормально, а не в эти обноски. И всё-таки было что-то, что так и подзуживало развернуться, вбежать в кабинет Иры и отказаться от этого самого странного в моей карьере проекта. Удерживал только гонорар; я не переставал удивляться Ирине, которая сумела выбить для «А-линии» не только лучшие кадры и лаборатории, но и сказочное финансирование.
Ну, и ещё научный интерес, конечно, удерживал. В конце концов, я первый в истории нейропсихолог, которому доведётся адаптировать пациентку после полного излечения олигофрении.
Ира, легка на помине, догнала меня у входа в чистую зону, куда не пускали пациентов.
– Пойдём поедим, – безапелляционно предложила она. Я всё ещё беспочвенно кипел, но перечить ей в малом было себе дороже.
Мы молча дошли до фудкорта персонала, так же молча набрали на подносы еды. Босс кивнула в сторону углового столика за кадкой с разлапистой пальмой. Мы сели. Она побрызгала руки санитайзером, вытянула из салата лист капусты и принялась рвать его на мелкие кусочки. Я наблюдал за ней некоторое время; это крошилово странным образом успокаивало. Потом отпил тёплый, мутный кофе.