А началось с ничего...
Шрифт:
— Ма-ма!
Сергей не помнит, каким чудом сумел он пойматься за киль, набивая синяки на коленках, кое-как заползти повыше и перегнуться через него.
Самолет рявкнул и задрал нос.
«Взлетел!»
К горлу подступила тошнота, перед глазами поплыли круги. Сергей зажмурился.
«Только бы не потерять сознание. Только бы не потерять сознание».
Его заметили на фоне зари, когда истребитель поднялся над лесом.
Бушуев, хрипя от напускного спокойствия, тискал микрофон.
—
Майор крутнул регулятор громкости вправо до отказа, но Солдатов молчал, самолет шел по прямой.
— «Десятка», «Десятка»! Солдатов, дарданелла рябая, у тебя человек на хвосте!
— Вижу! — отозвался наконец динамик.
— Немедленно заходи на посадку! «Гривны», «Гривны», «Гривны», — поворачиваясь к спешащим самолетам, завыкрикивал Бушуев предупредительный позывной. — Всем, всем, всем! Прекратить рулежку. Взлет запрещаю!!
Какой может быть запрет, когда этакая тревога и комэска давно в воздухе. Рулят.
Бушуев бросил микрофон, схватил ракетницы — и прямой наводкой по ним красными. Остановились, молотят вхолостую винтами.
Майор промакнул погоном пот на подбородке — и к радиостанции.
— «Гривна» десятая! Садись, полоса свободная.
Но Солдатов не торопился с посадкой. Убавил газку и пилит. Да круг загнул… Где-то аж над сопками его понесло.
— Что он плывет, как вятский лапоть по Волге?
Пилот Шраммовой «ласточки», примчавшийся выяснить, почему пробка создалась, воткнул руки в бока — кулаки под ребрами сошлись.
— Не иначе Солдатов решил прелести сахалинской природы механику показать.
— Я ему покажу. Я ему по-ка-жу.
Бушуев погрозил пальцем и не выключил рацию, пока истребитель не приземлился.
Упражнение «взлет — посадка» занимает пять-восемь минут. Невелико время. Это когда ты на земле. А когда в воздухе на хвосте истребителя? Сергею они показались вечностью. Продержись-ка. Продержался.
Самолет мягко коснулся полосы всеми тремя колесиками и покатился.
— Живем, — шевельнул белыми губами Сергей. В глазах ракеты заметались: красные, синие, зеленые.
Очнулся — за ноги тянут, разговаривают.
— Тише ты, медведь, выдернешь.
— Руки, руки ему отцепите.
— Не разжать никак. Окоченел.
— Врача! Где санитарная машина? Дежурный по аэродрому!
— Завести не могут, товарищ майор!
— У, дарданеллы.
Кто-то огромный сграбастал Сергея в беремя, приложил ухо к груди.
«Герка? Конечно, он».
— Что с ним, Волох?
— Дышить, товарищ майор. Высочки трохи поседели, да кожица на ладошках порепалась, а так, мабуть, дышить.
Их обступили летчики. Головами качают, ахают. Войну прошли, не ахнули, а тут в мирное время столько пережили
Сергей завозился, выбираясь из Геркиных объятий. Герка осторожно опустил друга на землю. Земля закачалась под ногами, будто он, как в детстве, долго кружился в одну сторону.
— Придержите, упадет.
— Пусть падает, теперь невысоко.
Лейтенант Солдатов сел на крыло и устало привалился спиной к кабине.
— Ты почему не сразу зашел на посадку? А?
— Быстро развернуться — его смести могло, Николай Николаевич.
— Могло, дарданелла. Ну, спасибо тебе, Демарев.
— Мне? За что?
— За то, что не умер глупо.
Дребезжа и отстреливаясь выхлопной трубой, подкатила санитарная машина. Шофер с шиком тормознул, из кабинки белым голубем выпорхнул врач, летит к Сергею. Смочил ватку из флакончика, подает.
— Нюхайте, сержант, нюхайте.
— Что это? — отобрал у него лекарство Бушуев.
— Спирт. Нашатырный.
— А другого нет.
— Медицинский есть.
— Тащите.
— Я не пьющий, товарищ майор, — заотказывался Сергей.
— Тебя сейчас серной кислотой не проймешь.
Сергея заподталкивали сзади, засоветовали:
— Не отказывайся, дурень.
— Прими. Как-никак второй раз родился.
18
День по дню, день по дню настала очередь готовиться к демобилизации военнослужащим сорок четвертого года призыва. Приобретали чемоданчики, подкапливали деньжонки, исписывали адресами алфавитные блокнотики. Свыклись — не расставался бы.
А вечерами учились танцевать под радиолу. Радиолу купили вскладчину всей эскадрильей по инициативе того же Возки Шрамма. Кое-кто отказывался пожертвовать десятку — убедил.
— Вот представь: приехал ты домой, отдохнул месяц-два, родители «женись» скажут. На ком? Девчат, конечно, много наросло, пока мы служили, но первую встречную не поведешь в загс, может поперечной оказаться. На чем я остановился? Ага! Познакомиться надо. Знакомиться тоже с бухты-барахты среди улицы не подойдешь. «Здравствуйте. Паша». — «Даша». А где, если не на улице? На танцах. Не жмись, давай десятку.
— Машина-то ничего хоть? — сдается скопидом.
— Спрашиваешь! Последняя модель. Производство известной японской фирмы «Куку-Маку». Шрамм дерьма не купит.
«Последняя модель», видимо, была изготовлена еще в канун русско-японской войны 1905 года. Корпус гвоздями сколочен, шнур — одни сростки, адаптер изолентой забинтован весь до иголки; ручки, пока Шрамм волок ее к розетке, послетали и укатились под койки, ползал, искал потом; тяжеленную крышку проигрывателя отверткой пришлось подпереть, чтобы не захлопнулась вдруг и пальцы не поотрубила.