А потом пришла любовь
Шрифт:
— Упражнения ничему не помогут. Уже слишком поздно. Но я беспокоюсь не о себе, мамочка, а об Адриане. Конечно, это довольно плохо и для меня. Но я хотя бы могу выйти замуж, а он должен делать карьеру.
Лицо миссис Перси приняло озабоченное выражение.
— Мне очень хотелось бы, чтобы Адриан стал пианистом, так же как и ты… Но мы просто не можем себе этого позволить.
— Мы могли бы больше экономить. На одежде, например.
— И сэкономить сотню фунтов в год? Даже если бы Адриан получил грант на Академию, его содержание там обходилось бы нам слишком
— Но у него уже последний семестр. Он должен будет чем-то заняться.
Миссис Перси глубоко вздохнула:
— Если бы ваш отец обеспечил нас…
— Ты даже не говорила с ним о деньгах?
— Конечно нет, я всегда считала, что нам вполне хватает.
— Но ты всегда жаловалась на нужду.
Миссис Перси поджала губы:
— Мы жили на фиксированный доход, но нам хватало на все, чего мы хотели… в пределах благоразумия. — Тонко подрисованные брови поднялись над бледно-голубыми глазами. — Хоть бы ты удачно вышла замуж! А что случилось с Мартином Рэнделлом?
Стелла засмеялась:
— Оболтус из высшего общества Челси. Я знаю, что ты мечтаешь сбыть меня с рук, дорогая, но не хочешь же ты принести меня в жертву?
Миссис Перси вздохнула:
— Если бы у Чарльза Эйворда было лучшее положение… Не могу его понять. Большинство законников уже могут жениться, когда имеют практику.
— О-о, у него самые высокие требования, — вставила Стелла, — да еще у него имеется мать-инвалид, очень требовательная дама.
— Значит, его дядя помог бы ему. Если бы он и его прекрасный сын не сходили с ума по парусному спорту, у них было бы время подумать и о Чарльзе. Не говоря уж о том, что сын Анны — второй в роду.
— Он об этом не думает, — улыбнулась Стелла, — его дядя и кузен, может быть, переживут его. Во всяком случае, Анна говорит, что хотела бы иметь дюжину ребятишек!
Миссис Перси выглядела несчастной:
— Это не шуточное дело. Вы с Чарльзом меня беспокоите. Вы знаете друг друга уже много лет, и ни один из вас не молодеет.
— Ему всего тридцать. Это еще не старость.
— Для мужчины — может быть. А как насчет тебя? Тебе двадцать пять, Стелла, и пора бы выйти замуж.
— Если бы имело какой-нибудь смысл изучить стенографию да научиться печатать на машинке. — Стелла раздраженно провела рукой по своим прекрасным, откинутым на спину, светлым волосам. — Это и сейчас еще не поздно.
— Ты ненавидишь работу в офисе.
— Я ненавижу сидеть без дела!
— Ты занимаешься квартирой, — возразила мать, 3 ты занимаешься всем, что касается приготовления пищи и закупок. Хозяйка дома большего не делает.
— Не делает, пока у нее нет детей, — сухо заметила Стелла и вдруг широко развела руками. — Мне надоело, мамочка. Смертельно скучно.
— Скука — это состояние души. — Миссис Перси подошла к зеркалу и подправила каштановый завиток. — В конце концов, у тебя — моя фигура. Тебе никогда не придется волноваться о том, как бы не пополнеть. — Она направилась к дверям. — Кстати, меня до обеда не будет, я
— Пообедать с Чарльзом.
— Передай ему, что я его люблю. Это все, что я могу.
Дверь за ней закрылась. Стелла тоже подошла к зеркалу. Хотя мать и не имела этого в виду, но упоминание о возрасте задело ее. Еще несколько лет, и Чарльз уже может посчитать ее не самой привлекательной. Но что самое смешное, Чарльз любит ее, и если бы у него было достаточно денег, то завтра же он женился бы на ней. Стелла вздохнула и подумала, вполне равнодушно, о Мэтью Армстронге. Насколько разными были эти двое мужчин: один — совершенно искренен, второй — тончайший дипломат; где Армстронг — решителен и прозаичен, там Чарльз — нерешителен и щепетилен до мелочей. Оба сполна проявляли себя в разговоре и манерах: речь Чарльза — правильная, богатая модуляциями, а речь Армстронга — резкая и несдержанная. Как жаль, что у Чарльза нет денег Армстронга, а у Мэтью не так хорошо подвешен язык, как у Чарльза.
Ровно в семь часов явился Чарльз, и Стелле показалось, что эта сцена разыгрывается уже в тысячный раз.
— Хэлло, Стелла, дорогая. Как дела?
— Как всегда. А у тебя?
— Не так уж и плохо.
— В баре есть немного хереса, — предложила она, — налей себе сам. И мне заодно.
С присущей ему педантичностью он положил на сервант серебряный поднос, поставил на него два бокала, разлил херес и подал один ей:
— За твое здоровье.
Она едва коснулась губами стекла, как раздался звонок в дверь.
— Кто бы это мог быть? У мамы свои ключи.
— Я открою. — Чарльз поставил бокал и вышел.
Через мгновение он вернулся с Мэтью Армстронгом, следовавшим за ним по пятам с огромным букетом цветов. Стелла в жизни не видела такого роскошного букета.
— Я гость незваный, но, надеюсь, не нежеланный. — Он протянул ей цветы. — Вот. Вам лучше их взять, а то с ними я глупо себя чувствую.
— Они прекрасны, — пробормотала Стелла, избегая взгляда Чарльза.
Мэтью перевел глаза с нее на Чарльза:
— Надеюсь, я не помешаю?
— Нисколько, — вежливо ответила она и представила их друг другу.
Мэтью дружески пожал руку Чарльзу:
— Все друзья Стеллы — мои друзья! — и повернулся к ней: — Надеюсь, вы не будете возражать против того, чтобы я называл вас Стеллой? Не думаю, чтобы у нас в Лидсе вас называли иначе.
— Я не возражаю, мистер Армстронг, — с трудом произнесла она.
Возникла неловкая пауза, потом Чарльз подошел к серванту:
— Выпьете?
— Виски, пожалуйста.
— Боюсь, здесь только херес.
— Великолепно.
Мэтью принял бокал и задумчиво оглядел Эйворда. Молодой человек явно играл здесь роль хозяина. Высокий и худощавый, со смугловатым цветом лица и темными прямыми волосами, он был как раз таким человеком, какого и следовало ожидать в кругу друзей Стеллы: его внешний вид был так же безукоризнен, как и манеры, а чопорность не уступала ее чопорности.
— Вы надолго в Лондон? — поинтересовался Чарльз.