… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Ведь нормальный не станет ржать непонятно с чего, когда один, а телевизор не включён на «Comedy Club».
К тому же я слышу голоса во сне, таить не стану.
Я сплю, а они мне читают – таким отстранённым тоном – куски прозы.
Неплохо сложенная ёмкая проза – я так не умею; смахивает на сценарии голливудовских фильмов.
Голос сменяется визуальной иллюстрацией, а при смене в сюжетной линии, он снова начинает бубнить.
Мне эти голоса не нравятся – спать мешают, но как их отключать не знаю.
В
Ну, а в категорию гениев у меня IQ не хватит. Я не проверялся, но точно знаю, что не хватит.
Конечно, по ходу жизни приходится промелькивать в любых категориях, ведь я всего лишь капля в струях текущей формации.
Порой и меня выносит на стрежень, а ино – и по перекатам волочит, или в затоне прохлаждаюсь.
О чём, вобщем-то, и толкую в этом вот письме, к которому давно пора вернуться …)
Всё возвращается на круги своя и через сорок пять дней я вернулся в нашу бригаду.
Два месяца спустя ягодицы тоже вернулись в свою нормальную форму.
Тело заплывчиво.
Просто, идя по улицам Посёлка, где в пыльных колдобинах будущих луж валялись груды яблок-падалок, вынесенныe вёдрами из огородов, я жалел, что как-то всё катится без меня.
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало…
На Декабристов 13 появился Гена, муж моей сестры Наташи.
Он представитель зажиточной прослойки населения.
Мать его, Наталья Савельевна, лицом и синими глазами походила на киноактрису с Мосфильма, а работала в ресторане на Вокзале, откуда каждый вечер возвращалась с сумками съестного.
Отец, Анатолий Анатольевич, уже вышел на пенсию, постоянно на всех покрикивал и пил свои лекарства – явный представитель руководящего звена.
У молодожёнов пока что не всё ладилось с родителями мужа, но всему своё время.
Да, свадьбу я пропустил, но нет худа без добра – Леночка съездила всё же в «Артек».
Дело выгорела, вопреки пессимистическим прогнозам Слаушевского.
К тому же так дёшево – я и копейки не заплатил, всё за счёт профсоюза.
Повидалась ли Леночка со своей матерью, Ольгой? Ведь Феодосия тоже в Крыму.
Не знаю.
Я так никогда и не научился задавать самые элементарные, простые вопросы.
Молодожёны вернулись жить к родителям молодомужа и, в качестве свадебного подарка, я построил во дворе их хаты гараж и летнюю кухню под одной крышей.
Крыша, конечно, не моя забота – от меня стены и проёмы.
Ну, ещё там перегородки в ванной внутри хаты.
Так, по мелочам.
Почту, приходившую мне на Декабристов 13, перекладывали на вторую полку этажерки, рядом с фотографией Иры.
Она стояла в летнем ручье во время пионерской практики возле города Козельск, на севере Черниговской области, в чёрных спортивных штанах, закатанных выше колен и улыбалась из-под козырька косынки.
Почта не менялась – раз в месяц журнал «Всесвит».
Я раскрывал его и, зажмурившись, нюхал где-нибудь из середины – мне всегда нравился запах свежей типографской краски.
Однако, на этот раз нюхать было нечего – там лежал конверт, который мне сразу не понравился.
Его словно бы второпях вспороли кухонным ножом, а потом в испуге заклеили канцелярским клеем, положив, для верности, ещё два слоя того же клея поверх всего.
Тут явно чувствовалась рука дилетанта; проба пера подрастающего поколения.
Я вскрыл конверт сбоку, но всё равно пришлось отдирать бумажку прихваченную клеем, пожертвовав кусками машинописного текста.
– Что там, Серёжа?– с тревогой спросила моя мать.
– Тебе Леночка не сказала?
– Нет.
– Ну, ещё скажет.
Это был вызов в местный народный суд по поводу иска жительницы Нежина гражданки Иры, на расторжение брака, поскольку семьи, фактически, никогда не было, а я безвылазно провожу время в психушках с диагнозом шизофреника.
В бракоразводной очереди на втором этаже народного суда я оказался вторым – вслед за парой местных расторженцев крупной комплекции.
Они походили на пару голубей-дутышей, совершенно между собой не разговаривали и каждый смотрел в другую сторону.
Девушка немногим старше лет двадцати пригласила их зайти на процедуру.
За дверью несколько минут слышался диалог различной громкости, но одинаковой неразборчивости.
Потом пара вышла, всё так же не глядя друг на друга, но уже покраснело распаренные, как после бани.
По одиночке – мужик первым – они ушли.
В комнате коридорного типа два стола образовывали букву «Т».
Судья сидел по центру перекладины, а пара народных заседателей по бокам её; тридцатилетний белобрысый мужик военноспортивной выправки слева, а справа женщина за сорок, которой давно всё насточертело.
Девушка-писарь сидела за вторым столом, где тот сходился с верхним.
Судья мне сразу же понравился – симпатичный, лет тридцати пяти и похожий на судей из вестернов. Пиджак он снял и даже на жилете расстегнул пару пуговиц – полная Западная демократия.
Я решил ему подыграть и, сев на стул за метр от нижнего стола, принял свою излюбленную позу усталого ковбоя – левая нога вытянута вперёд, опёршись пяткой о пол, а правая пятка покоится на левой ступне.