… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Ночевать на вокзале не празднично. Очередной таксист отвёз меня в гостиницу «Старая Прага».
Молодая регистраторша и там начала с брони, но вдруг сменила гнев на милость и уделила номер, только подороже, из двух комнат, где в прихожей стоит сервант с посудой.
Поднявшись туда, я решил не испытывать судьбу своим нарядом и заказал ужин в номер – рыбу с картошкой и вино, непременно белое, пожалуйста.
Проснувшись поздно утром, я вышел
Возле Золотых Ворот по тротуару запыхавшись пробежал светловолосый юноша, явно из монады того, что накануне застрял в стеклянной коробке лабиринтных входов-выходов вестибюля «Золотого колоса».
Да, похоже всей монаде придётся попыхтеть, чтоб выпутаться из подаренного застолья, но он сам нарвался.
На спуске к Бессарабскому рынку я решил, что пора пообедать и свернул в ресторан «Ленинград». Передо мною туда же свернула группа негров, но я не расист, хотя мне не понравился чересчур упитанный загривок замыкающего.
Зажравшаяся Африка.
В дневном полусумраке ресторана я их не увидел – успели куда-то рассосаться, и целый зал достался мне одному.
Я заказал какое-то блюдо в горшочке – так было написано в меню.
И действительно, принесли керамический горшочек, а в нём картошку с мясом.
Есть из горшочка оказалось очень неудобно и слишком горячо. Пришлось догадаться пересыпать часть порции в тарелку на столе и потом постепенно добавлять из него в неё же.
Расплатившись, я зашёл в тихий пустой туалет и вышел оттуда совсем другим человеком.
Не таким, как входил в ресторан.
В голове повторялись строки Ивана Франко:
Обриваються звiльна всi пута,
Що в’язали нас з давним життєм…
Основная разница между мною выходящим из ресторана и мною заходившим туда же заключалась в отсутствии пиджака, который я намеренно оставил висеть в туалете.
Тот самый свадебный пиджак, в котором нежинский ЗАГС регистрировал мой брак с Ирой.
Стоял ли этот пункт в программе праздника?
Нет, скорее всего случился экспромт, но он мне понравился.
Налегке я зашагал вверх по Хрещатику.
Там готовились к ноябрьской демонстрации – играл духовой оркестр и маршировали войска киевского гарнизона.
Вдоль тротуара проложены нескончаемые дощатые ступени для зрителей – всего три, но очень широкие, чтобы с них смотреть на демонстрацию и приветственно махать руками.
До демонстрации оставалось ещё два дня и ступени пока пустовали.
Я шёл вдоль средней, гулко притопывая каблуками по её толстым доскам – мужик в расцвете сил, в красной рубахе под серым жилетом – и солнце трепетало сквозь ветви каштанов.
Я шёл к метро и на вокзал и снова был готов к траншеям, стенам и перегородкам.
Всё-таки, праздники нужны людям.
То, что Панченко, типа, от не хрен делать, швырнул с четвёртого этажа радиатор отопления из четырёх чугунных секций, даже не выглянув – а вдруг пришибёт кого-то? – имело очень даже обоснованный резон.
Своим швырком он просигналил всем, кого это могло касаться, что у неоднократного рецидивиста есть ещё порох в пороховницах и под кепкой-восьмиклинкой, в каких пижонили отрываки пятидесятых, он всё ещё достаточно безбашенный резвак.
Адресовался сигнал, в первую очередь, его мастеру, который закрывал наряды для начисления ему месячной зарплаты, и главному механику, в отделе которого Панченко начал новую честную жизнь.
Да и пора уж – пятьдесят лет мужику.
Его, конечно, никаким боком не касалось, что после вторичной отбывки в Ромнах мне больше уж никак не светила должность профсоюзного посетителя хворых из СМП-615.
Эту, сперва несколько хаотичную, должность мне удалось довести до выверенного совершенства.
Канули в лету дни, когда кто-то из грузчиков, или плотников попадали в железнодорожную больницу на пару дней, а выйдя бухтели, что я их не проведал, как кого-нибудь из своей бригады.
Хотя откуда мне было знать?!
Проблема решилась радикально – в конце всякого рабочего дня я звонил в регистратуру больницы: а не поступал ли к вам кто из наших?
Затем встал вопрос трёх рублей, выделяемых профсоюзом на посещение попавшего в больницу.
Как потратить их, чтобы каждый страждущий получил равное количество утешения невзирая на возраст, пол и прочие склонности?
Не сразу, но и этот вопрос нашёл своё, без ложной скромности, чёткое решение.
На один рубль закупалось питьё – неизменные три бутылки: пиво, ситро, кефир.
Тебе не нравится пиво? Отдай соседям по палате.
Второй рубль шёл на сладости: пирожные, зефиры и т. п.
Для траты третьего рубля я заходил на железнодорожный Вокзал и на большом прилавке «Союзпечать», рядом со входом в ресторан, покупал журнал «Перець», конотопскую городскую газету «Радянський прапор», которую отец мой ласково называл «наш брехунок», и что-нибудь из центральных.
Пакет готов, можно идти навещать.
Трения возникали лишь при последующих отчётах за потраченную троячку, которую мне возмещал профсоюз.
Слаушевский никак не соглашался на упоминание в отчётах бутылки пива.
Профсоюз и пиво – две вещи несовместные.
Тогда, в качестве компромисса, я предлагал, чтоб он сам писал отчёты, а я подпишу что угодно.
Вот какой, красиво сбалансированной системе жить оставалось лишь до ноябрьского отчётно-выборного собрания профсоюза СМП-615.