А завтра — весь мир!
Шрифт:
Большинство людей в Хиршендорфе ненавидели друг друга только за официальную национальность, если можно так выразиться, но в остальном относились друг к другу сердечно, пока не находили подлинной причины для ссоры. А раз мы были детьми, то временное освобождались от присяги той или иной нации.
Помимо меньшинств, другой группой, стоявшей вне националистической политики в Хиршендорфе, были евреи. Но лишь потому, что все остальные их терпеть не могли. Я никак не мог взять в толк, почему несколько сотен Хиршендорфских евреев вызывают всеобщую неприязнь и презрение, еще более зловещее из-за того, что было настолько общим и лишенным страсти. Скорее похоже на смутное отвращение, которое люди питают к паукам или кошкам без личной враждебности к ним.
Конечно, в защиту этой неприязни выдвигались тривиальные причины: ростовщичество, ритуальные убийства, убийство Христа, использование рабского труда белых людей и другие сомнительные делишки. Но наши евреи были в меньшинстве по сравнению с каким-нибудь городком в Галисии, где они часто составляли половину или три четверти населения. К тому же были совершенно не похожи на льстивых ростовщиков с ястребиным носом из популярных рассказов.
Наши евреи были солидными, достойными профессионалами среднего класса, внуками тех, кого освободил своим указом император Иосиф веком ранее. Нотариус герр Лицман, доктор Грюнбаум из больницы кайзерин Элизабет, герр Елинек — городской фотограф. И конечно, герр Зинауэр, книготорговец. Герр Зинауэр был моим хорошим другом с тех пор, как я себя помню.
Я довольно рано научился читать. В шесть лет я вполне бегло умел читать на чешском и немецком и быстро нагонял по-польски. В те дни в северной Моравии читать детям было особенно нечего на любом языке — только сказки братьев Гримм и «Штрувельпетер» («Неряха Петер») на немецком [1] , несколько безвкусных сборников сказок на чешском — и, конечно, «Одобренные тексты для чтения в начальных школах» императорского и королевского Министерства образования, до боли унылая коллекция политически благонадежных и назидательных сказок о эрцгерцогинях, работающих в госпиталях с больными в жару, и галантных молодых прапорщиках, умирающих за честь полкового флага на поле Сольферино. Я думаю, что в действительности детскую литературу изобрели англичане где-то в конце прошлого века, и вместе с ней идею детства как идиллического и невинного состояния.
1
Cборник из десяти назидательных стихотворений, написанных франкфуртским психиатром Генрихом Гофманом в 1845 году. Сборник стал одной из первых в истории детских книжек с картинками. Назидания в «Штрувельпетере», призванные отучить детей от вредных привычек, облечены в устрашающую, а иногда и просто кровожадную форму, напоминающую садистские стишки и «вредные советы» советского времени.
В местах, где я рос, к детству относились скорее с пониманием, как к кори: оно неизбежно и необходимо, но стоит покончить с ним как можно скорее и, конечно же, не сожалеть о нем. Мы, жители Центральной Европы, обычно люди малоприятные: озлобленные, мстительные и проникнутые жалостью к себе. Но, по крайней мере, от нас редко услышишь болтовню про игрушечную железную дорогу и чай в детской.
Но у такого отсутствия интереса к детству, замечательному во многих отношениях, был один недостаток — до конца 1890-х годов печаталось очень мало детской литературы, пока не появились Роберт Стивенсон, Жюль Верн и Дж. А. Хенти в немецком переводе, а местные писатели вроде Карла Мея стали сочинять приключенческие романы. А до тех пор я читал больше практической литературы, и в этом герр Зинауэр оказывал мне неоценимую помощь. Городской книжный магазин на самом деле продавал в основном бумагу и письменные принадлежности: главный товар в габсбургской Австрии, где переписка с ведомством по простейшей проблеме могла тянуться годами, а письмами можно было набить весь книжный шкаф.
Помимо продажи писчей бумаги, герр Зинауэр также управлял переплетным цехом, печатал визитные карточки и владел небольшим книжным магазином новой и подержанной литературы — в основном школьных учебников и женских романов с выдачей на дом. Однажды в субботу утром году примерно в 1895-ом я зашел купить карандаш и резинку.
Зазвонил колокольчик, и герр Зинауэр поприветствовал меня: упитанный, лысеющий, маленький человек лет пятидесяти в очках.
— Gr"uss Gott [2] , герр Оттокар, — сказал он, потирая руки и появляясь из-за прилавка, как будто я был ценным клиентом с полными гульденов карманами, а не мальчуганом с парой крейцеров, зажатых в грязной ладошке.
2
Принятое на юге Германии и в Австрии приветствие. Буквально означает «Благослови вас Господь».
— Чем могу быть вам полезен в это прекрасное утро?
— Доброе утро, герр Зинауэр. Будьте добры, мне нужен карандаш и каучуковая резинка.
— Конечно, конечно: твердый, мягкий, средней мягкости, карбоновый, средний с резинкой на конце, графитовый, гарантированно противоударный от Штэдтлера Касселя — очень хорошие, новые, мы только что их получили... — Ах да, забыл: у меня есть кое-что еще, что, возможно, заинтересует такого умного молодого человека. Скажите, юноша, у вас есть собственный атлас?
— А что такое атлас, герр Зинауэр?
— Книга с картами всех земель на планете. Вот, смотрите: только что привезли...
Он потянулся за прилавок и достал большой, блестящий том в темно-синем переплете с рельефным золотым тиснением. Краткий атлас известного мира (исправленный, с включением последних африканских исследований), издательство Моллвейда, Берлин, 1895. Я с любопытством перевернул недавно разрезанные страницы: Европа (политическая), Европа (физическая), Атлантический океан, Тихий океан, Северная Африка, Индия, Океания — земли всей планеты предстали передо мной в потоке коричневого и зеленого и бледно-синего цвета.
Загадочно пронумерованная паутина линий расходилась от полюсов; поверхности голубого океана разделяли берега континентов; разбросанные белые ледяные поля украсили замысловатые изгибы горных хребтов Гималаев и Анд. Когда сатана взял Господа на вершину храма и показал ему все королевства земли, это наверняка выглядело именно так.
До сих пор единственной картой, которую я видел, была клеенчатая карта «Земель и этнических групп императорской и королевской монархии», висевшая в моем школьном классе, под распятием и портретом императора Франца Иосифа в белом мундире и с бакенбардами, с пронизывающим взглядом голубых глаз, стремящихся обнаружить недостойное поведение.
В сравнении с этим разноцветным праздником картографии, представшим предо мной теперь, та карта в классе была просто темным пятном: бесформенная глыба территории нашей почтенной монархии, торчащей посреди Европы, и ничего вокруг неё, кроме маленького участка блеклого синего цвета внизу в левом нижнем углу, где Австро-Венгрия касалась Адриатики — и даже тот заслоняла официозная надпись: «Земли и народы императорско-королевской монархии» и пояснения к сокращениям. По периметру курсивом обозначались соседи: Пруссия, Италия, Россия, Сербия и другие страны, но в остальном австро-венгерская монархия находилась в самом центре земли, как европейская версия китайского «срединного государства».
Когда я взглянул на карту стран мира, Австро-Венгерская империя показалась довольно жалкой, хотя и была вторым по величине государством в Европе после Российской империи (пусть и незначительно больше Франции). В магазине герра Зинауэра до меня внезапно дошло, что в мире есть столько всего экзотического и интересного помимо территории габсбургской монархии.
И внезапно, понятия не имею откуда, у меня возникло желание посетить места, о существовании которых я до сих пор и не предполагал: Гондурас, Суматру и Охотское море; доказать себе, что Кейптаун и Маркизские острова лежат на долготе Хиршендорфа, а Сиэтл и Владивосток — на той же широте.