А жизнь продолжается

Гамсун Кнут

Август:

— Вы истекаете кровью не больше, чем я. Что же это я хотел сказать… ах да, пора уже выбирать лососевую сеть, а некому.

— Ну и что? — произнесла она, далекая от лососевых сетей и всего мирского.

— Так Александер-то запропал.

— Ну и что?

— Александер из усадьбы, да вы его знаете. Он ушел покупать для меня овец и не возвращается, хотя пора уже выбирать сеть. Четвертый день пошел, так что я даже и не знаю…

Август начал подозревать цыгана. Куда тот подевался? И почему послал ему вдруг записку? Старая хозяйка не могла

или не хотела сообщить об Александере ничего нового, но ведь он отправился в путь-дорогу, имея в кармане четыре тысячи крон.

Первым делом Август позвал себе на подмогу Стеффена, и они выбрали сеть. Дольше ее оставлять было нельзя. В сеть попалась всего одна рыбина, зато крупная, она пойдет на господский стол, и вся недолга.

Следующим делом надо было найти докторовых мальчуганов. Дома их не оказалось, он отыскал их только пополудни, в усадьбе у пастора, они помогали убирать сено. Раздетые, в одних рубашках, они сноровисто работали, не отставая от взрослых. За труды свои они ничего не требовали, кроме харчей, о чем договорились с батраком твердо-натвердо. «Что ж так?» — спросил тот. «Да у нас сегодня дома на обед рисовая каша». — «Ау нас, наверно, селедка» — сказал батрак. «Вот здорово!» — обрадовались мальчуганы.

Они рассказали Августу, что, услыхав вчера ночью, как гудит рейсовый пароход, побежали на пристань, там к ним подошел Александер и передал записку, а в самый последний момент он поднялся на борт.

Цыган уехал на север.

Свершив свое последнее деяние на суше и зная, что земля горит у него под ногами, он поспешил на пристань, махнул на борт — и был таков.

А как же с овцами, которых он должен был купить на четыре тысячи?

Август направляется в Южное селение. У него появилось новое важное дело: он пошлет Маттиса на горное пастбище за Йорном Матильдесеном, а сам останется дожидаться, лучшего предлога не сыщешь.

У Тобиаса вся семья на уборке сена, надо успеть его вывезти, пока не сгноил дождь. Родители и сейчас на стороне Августа, он прекрасно видит, что они хотят ему посодействовать, но Корнелия не отходит от матери, и ему никак не удается поговорить с ней один на один. Странно она ведет себя, должна же она понимать, что он ждет от нее ответа.

В соседней усадьбе тоже вывозят сено, и Август решает туда наведаться. С тех пор как он купил у них овец за баснословную цену, хозяева почитают его как незнамо кого, они здороваются с ним, кивают и улыбаются на каждое его слово.

— Прямо душа радуется, — говорят они, — когда видишь в горах такое громадное стадо.

— Это только начало, — отвечает Август.

Он отводит Хендрика в сторону и спрашивает этак между прочим, как у него дела. Спасибо, но только дела у Хендрика неважнецкие, Корнелия окончательно с ним порвала. Он слыхал, что в следующее воскресенье у нее назначено оглашение.

— Ну-у, насчет этого я не знаю, — заметил Август.

— Она и забыла, что дала мне обещание, — пожаловался Хендрик. — У нас все было уже договорено, она даже подбила меня летом креститься наново. А теперь я ей не ко двору, потому

что у меня нету велосипеда, а у него есть и он носится на нем вихрем. А еще он подарил ей цепочку с сердечком и меховой воротник, она сама мне показывала. И так они между собой поладили, что мне прямо и жить не хочется.

Август и сам страдает от безнадежной любви, но положение Хендрика поистине его трогает. И поэтому он собирается кое-что предпринять, а именно попридержать Беньямина, этого принца на велосипеде, этого нахалюгу, которого он вытащил из грязи и обеспечил на целое лето хорошим заработком. Август раскидывает умом, а ум у него быстрый, неужели он не найдет выхода! Он спрашивает:

— Скоро вы уже управитесь с сеном?

— Да, — отвечает Хендрик, — сами видите, осталось всего ничего.

— Тогда поступай ко мне на службу, — сказал ему Август.

Так и сказал, и поверг Хендрика в немалое удивление.

Маттис привел Йорна Матильдесена. Август краток и деловит, теперь он исключительно хозяин и работодатель:

— На-ко, Маттис, тебе за хлопоты. Ну что, Йорн, прибавилось у тебя овец?

Йорн:

— Вчера и сегодня — ни одной. А вот во вторник и среду — великое множество.

Август надевает пенсне и приготавливается записывать:

— Во вторник сколько?

— Четыре по двадцать да еще четыре.

Август записывает.

— А в среду?

— В среду было ужас что такое, — говорит Йорн, — привалили аж со всего прихода. Шесть по двадцать и пятнадцать в придачу.

Август записывает и складывает в уме:

— Одиннадцать по двадцать без одной, и всего за два дня!

Он считает дальше и обнаруживает, что это на двадцать пять, нет, на тридцать овец меньше, чем следует за четыре тысячи крон. И говорит:

— Он надул меня на семьсот крон.

— Кто? — испуганно вскрикивает Йорн.

— Цыган. Он удрал.

— Да как же это!

Август отмахивается:

— Итого сколько сейчас у тебя овец? А то я не захватил с собой ведомости.

Йорн помнит все наизусть, с самого первого дня, вот у кого память.

— Сорок два по двадцать без трех.

Август качает головой: дело повернулось не так, вопреки его ожиданиям у него не набирается даже первая тысяча. Денег сколько угодно, а овец до тысячи недостает…

— Добрые овцы, — продолжает Йорн, — белые, черные, всякие. К нам они приходят тощие и голодные, а через неделю их не узнать, сытые, круглые. Вы бы видели, как они ходят следом за Вальборг, чисто собаки.

— Пока что у меня все, Йорн! — кивает Август.

Он бредет назад, к Хендрику, сгорбясь и погрузившись в раздумье. Семьсот крон ухнули — что ж, хорошо хоть, это стряслось с человеком, который способен такое выдержать! Больше всего Августа возмущало, что цыган удрал прежде, чем овец стала тысяча. Теперь пойдут разговоры, что у него их всего несколько сотен.

Не теряя времени, он подрядил Хендрика, подрядил и определил на место цыгана, обо всем с ним договорился и четко проинструктировал. И откуда у старика взялось столько энергии!