А. Разумовский: Ночной император
Шрифт:
— Хотите ли мне служить, как отцу моему служили?
И тут один ответ:
— Матушка!..
Но четверо офицеров проявили непонимание. Один из них шпагой звякнул о кирасу Елизаветы… Алексей не приучен был к своей шпаге — просто схватил ослушника в охапку и бросил в толпу солдат. Там закололи бы его, как барашка, да Елизавета вскрикнула:
— Нет, нет!
Шпагу непокорную просто преломили, а офицерика, изрядно потрепав, повязали. Дальше, дальше по анфиладе комнат. Прямиком в спальню. Елизавета, хорошо знавшая путь, передом вела. Но уже Алексей был настороже, с обнаженной
Елизавета первой вошла. Правительница спала вместе со своей фрейлиной.
— Сестрица, пора вставать! — сдернула Елизавета одеяло.
Проснувшись от толчка, правительница удивилась:
— Как это вы ко мне врываетесь в неурочный час?..
За спиной Елизаветы маячили братья Разумовские, а главное, гренадеры. Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело.
— Сударыня цесаревна…
— Императрица!
— Да, сударыня императрица… Не делайте зла ни мне, ни детям моим!
— Обещаю, сестрица.
Елизавета с рук на руки передала разбуженного, плачущего Иоанна Антоновича подскочившему Алексею, поцеловала напоследок:
— Бедное дитя. Ты невинно, твои родители во всем виноваты…
Возвращались уже целым цугом. В первых санях сама Елизавета с бывшей правительницей, дальше — Алексей с бывшим императором на коленях, охрана, все увеличивающаяся свита. Кирилка где-то затерялся среди восторженного народа. Хоть бы не пырнул кого неумелой шпагой!
Маленький дворец цесаревны не вмещал всех желающих и нежелающих. Привезли принца Антона. Привезли Миниха и Остермана; обоим досталось от рассерженных солдат — любви к немцам не было.
Многие приверженцы правительницы остались в домах — под арестом, в том числе и незадачливый жених принц Людвиг Брауншвейгский. Елизавета рада была, что принца не допускают на ее глаза — о том друг сердечный, Алексей, позаботился; в своем-то доме, на время сдав малютку горничным, он от имени Елизаветы же и распоряжался. Нянька, но ведь и хозяин!
Приехал фельдмаршал Леси, командовавший войсками против шведов. Другой фельдмаршал, князь Трубецкой. Присягнули — очень даже охотно. Гражданские чины объявились: канцлер князь Черкасский, обер-шталмейстер князь Куракин, Алексей Петрович Бестужев, только недавно возвращенный из ссылки. Под плач бывшего императора занялись сочинением Манифеста; он гласил:
«Божией милостью мы, Елизавет Первая, императрица и самодержица всероссийская, объявляем во всенародное известие…»
В дальних комнатах плакала никому уже не нужная правительница, чуть поближе верещал от детского недоумения свергнутый император, ругались фрейлины, горничные, и только сейчас Алексей вспомнил: а ведь там спальня цесаревны! Кажется, он даже шлафрок на диване забыл, для чужих-то глаз! У него появилось вдруг желание покончить с этим ночным кошмаром, вернуть спальне Лизаньки прежний, ласковый и благопристойный вид. Надо же, арестантскую устроили! Он набегом миновал несколько комнат, но остановился перед дверью, у которой стояли парные часовые. Они не знали, как вести себя с этим вроде бы не имеющим никаких чинов человеком… в то же время чуть ли не главным лицом! Но на караул-то их ставил куда-то запропавший офицер!..
Поэтому и Алексей замялся:
— Никак, кто-то плачет?
— Заплачешь под нашими-то штыками!
Услышав голоса, выглянул в дверь принц Антон. У него-то нашлись нужные слова:
— А нет ли в этом доме, Алексей Григорьевич, чего-нибудь выпить?
Алексей мог легко разрешить сию задачу, но все-таки посмотрел на бравых гренадеров. Им ведь наверняка указано, как вести себя с арестованными. Но солдаты покладисто отвернулись: мы, мол, ничего не слышали. Чтоб не тормошить куда-то подевавшихся слуг, Алексей сам сходил в буфетную. Там охотно распоряжались те же гвардейцы. Но вина осталось и на его долю. Он вернулся с глиняным, простецким кувшином, которым пользовалась обычно прислуга, но зато с серебряными кубками. Наливая несчастному принцу, запоздало и про солдат подумал; большинство из них ведь были дворяне. А кубков-то только два! Но выход сейчас же нашелся:
— Не побрезгуете после меня?
Гвардейцы, конечно, не брезговали, просто настороженно покрутили головами. А чего крутить? Их офицеры были в буфетной. Лихо гвардия хлопнула, в один голос сказав:
— Благодарствуем!..
Наливка попалась крепкая — не венгерское. Даже принц повеселел. Но опять закричал за дверью низвергнутый император и заспорили женщины. Алексей оставил кувшин на подоконнике и посчитал за благо вернуться ко всем этим умным людям, которые в присутствии Елизаветы сочиняли дальше Манифест:
— «.…Яко по крови ближняя, отеческий наш престол всемилостивейше восприять соизволили и по тому нашему законному праву…»
Он почувствовал, что ничего в этом не понимает. Время остановилось. Голову сжимало железными обручами, прямо как бочку, сразу в нескольких местах. Вид у него, наверно, был не самый лучший, потому что Елизавета вскинулась даже в таком переполохе не растрепавшейся головкой:
— Здоров ли ты?..
— Здоров, не беспокойтесь… — Он замялся, не зная, как к ней теперь обращаться.
— А дитя?
Он ответил тоже учтиво и отстраненно:
— И дитя… пребывает в сонном состоянии…
Елизавета так и томилась в кирасе. Никто не удосужился распустить шнуровку. Горничные явно забыли свои обязанности.
— Вам тяжело… ваше величество?..
Она вздрогнула от такого обращения, устало отмахнулась:
— Тяжеленько… мой недогадливый гоф-интендант. Нет ли хоть выпить чего?
Он было намерился опять бежать в буфетную, но от стола, заваленного бумагами, послышался нетерпеливый бубнеж:
— «.. Ныне же по всеусердному всех наших верноподданных желанию всемилостивейше соизволяем в том учинить нам торжественную присягу».
Было уже восемь часов утра. С Елизаветы наконец-то сняли кирасу. Вместо нее она надела Андреевскую ленту, объявила себя полковником трех гвардейских пехотных полков, а так же кирасирского полка и полка конной гвардии.
У нее еще хватило сил, несмотря на стужу, пройтись между рядами гвардии.
А в три часа пополудни новая императрица с торжеством переехала из своего старого дома в Зимний дворец.