А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9
Шрифт:
– Нет, в самом деле. Давеча, представь себе, забыл фамилию клиента. На языке вертится, а вспомнить, блин, не могу.
– Это называется шперунг, - объяснил Роберт рассеянно.
– Заикание памяти.
– Да, это я уже знаю... "Запомнить нетрудно - вспомнить трудно". И так далее. Относительно "пыльных чуланов у нас в черепушках"...
– Цитируешь помаленьку? Я скоро по индексу цитирования выйду у вас на первое место.
– Уже вышел, блин. Лицо, приближенное к телу. Только тебя и цитируем...
Тут раздалось чириканье мобильника, и потенциальный противник торопливо вытащил из кармана трубку. Он говорил тихо, но слышно
– ...Белую? Ну да - серебристую... Есть. Только в левом нижнем ее не было... Вчера. Понял. Есть... Есть... Сделаем. Есть.
Он спрятал мобильник и, не повернув головы кочан, быстрым шагом удалился по коридору в ту же сторону, откуда десять минут назад появился.
– Кто такие, не совсем понимаю...
– сказал Тенгиз раздумчиво.
– Или ты их знаешь?
– Представления не имею, - соврал Роберт, чтобы не заниматься дурацкими утомительными объяснениями.
– По-моему, этого, в роскошном халате я где-то видел... В кино, может быть? В рекламном ролике?..
– Ну, со вторым-то тебе все ясно, я полагаю?
– О да, - сказал Тенгиз.
– Здесь, блин, разумных вопросов нет и быть не может.
Роберт не возражал, и Тенгиз, понизив голос, спросил:
– Худо?
– он мотнул головой в сторону палаты.
– Не знаю, - сказал Роберт.
– Не видел. Думаю, что худо, - он опять кривил душой, но не объяснять же было ему про нобелевскую лекцию, которую сэнсей читает полутрупу.
– Б-блин, - сказал, огорчившись, Тенгиз, и они оба надолго замолчали.
Потом Тенгиз спросил:
– И как тебе понравилась эта история? Я имею в виду - с Интеллигентом.
Роберт пожал плечами.
– Да, господа мои, - сказал Тенгиз.
– Воистину: все, что неестественным путем было начато, неестественным путем и закончится.
Роберт возразил без всякого азарта:
– Чего уж тут неестественного: шлепнули, как простого, заскорузлого лоха. Если отвлечься от деталей, разумеется. Детали - да. Тут остается только руками развести.
– Нет, голубчик, не говори. Не как простого. Совсем не как простого. И не только в деталях дело. "Если бы ненавидящие взгляды могли убивать, население бы сильно поубавилось". Ядозуб - он это умел. Он был олгой-хорхой, только вы все в это поверить не умели... А вот знаешь ли ты, кто его охранял? Интеллигента? Эль-де-през. Лично.
– А кто это?
– Роберт удивился.
– "Кто таков, почему не знаю?"
– Л. Д. П.
– Тенгиз нарисовал в воздухе три буквы с точками.
– Лучший Друг Президентов.
– Кто-нибудь из наших?
– догадался Роберт.
– О да! И не кто-нибудь, а Серега Вагель.
– А... "Идеальный бодигард". Я с ним незнаком.
– Естественно, он никогда с нами не общается. Вернее, редко.
– Куда уж реже. Никогда.
– Это с тобой - никогда. А с нами, с простыми людьми, - редко, но все-таки общается.
– Что ж он его не спас, если он "идеальный"? Или он только по президентам специалист?
– В том-то и проблема, блин. В том-то и проблема! Видимо, против лома нет приема.
– "Нету лучшего приема, чем сидеть все время дома", - процитировал Роберт, и они снова замолчали.
По коридору прошуршала (справа налево) еще одна монахиня в клобуке и с толстой пачкой бумаг на согнутой руке. Тихо было, как в приемной какого-нибудь самого высокого превосходительства, но как ни напрягал Роберт слуха, ни звука не доносилось теперь из палаты, и совершенно невозможно было представить себе, что там делает этот странный чудо-инвалид в синем халате, исполосованном серебряными драконами.
Тут Роберт вдруг, ни с того, ни с сего (а в общем-то понятно почему) вспомнил давний разговор, который имел место между сэнсеем и человеком, которого прислал Аятолла, - разговор по поводу Интеллигента, которого они, впрочем, дружно и не сговариваясь, называли "наш Профессор". "В экономике наш Профессор обладает скорее убеждениями, нежели познаниями", - сказал тогда человек Аятоллы. И сэнсей вежливо заметил, что это звучит, как цитата. "А это и есть цитата", - заметил человек Аятоллы (лощеный, длиннолицый, длиннорукий, вообще длинный, безукоризненно вежливый, весь с иголочки - от лакированных штиблет до употребляемых цитат). "Но, однако же, согласитесь, - к месту".
– "Вот как? И откуда же это?" - "Представьте себе, не помню. У меня странная память: я хорошо запоминаю тексты, но совершенно не помню ссылок". Тут сэнсей посмотрел на Роберта, и Роберт не подкачал: "Андрэ Жид. "Подземелья Ватикана". Перевод Лозинского. Цитата не совсем точная". "Спасибо", - сказал ему сэнсей и снова обратился к человеку Аятоллы и к теме разговора: "Но ведь ему и не надо обладать познаниями, нашему Профессору. Достаточно убеждений. Он же политик, а не экономист". "Мы придерживаемся ровно такого же мнения", - мгновенно откликнулся человек Аятоллы, и они, видимо, заговорили о деталях (и теперь понятно, о каких: как поэффективнее настрополить беднягу Резалтинг-Форса) - во всяком случае, Роберт был тут же отослан готовить кофе по-турецки...
– Все равно жалко, - сказал вдруг Тенгиз.
– Конечно, жалко, - согласился Роберт.
– Он столько намучался, бедняга, и все коту под хвост. Но зато он научился поворачивать трубу!
– Какую трубу?
– Большого диаметра.
– Да я не о нем!
– сказал Тенгиз с досадой.
– Блин. С ним все ясно. Я о бедолаге этом, о Ядозубе. Хотя я все знаю про него. Больше вашего. Он был тот еще фрукт... Знаешь, он однажды вдруг при мне пустился в рассуждения: почему вот он с удовольствием смотрит на щенят и на котят, а от детишек, любых, его тошнит? Почему больную собаку жалко ему до слез, а бомжа какого-нибудь ну нисколечки. Старуха, говорит, прогуливает своего мопса, старого, как египетский сфинкс, уже оцепенелого совсем, - мопсу я сочувствую, а старуху в гробу видел и то с отвращением... Я ему сказал тогда: ты просто, наверное, очень любишь животных, Олгоша дробь Хорхоша? И знаешь, что он мне ответил? "Нет, - сказал он.
– Я просто очень не люблю людей. Совсем не люблю. Никаких". И при этом он смотрел на меня как на кучу свежего говна. Нисколечки не стесняясь и даже с вызовом.
– Да-а, прелесть какой симпатичный был человечек, мир праху его. Только вот зачем ему понадобилось гробить Интеллигента?
– Это ты меня, блин, спрашиваешь?.. И откуда ты, собственно, взял, что он кого-нибудь вообще гробил? Может быть, он таким вот, блин, сложным образом самоубился?
– Это возможно?
– осведомился Роберт.
– Откуда, блин, нам знать, что возможно, а что невозможно, когда речь идет о хомо сапиенс? На мой взгляд, например, так помнить все на свете, как ты помнишь, - вот это, да, действительно невозможно, блин. Или управлять тараканами, как наш Вэлвл.