аа
Шрифт:
– Я же не убить ее пыталась!
Пустышки под видом витаминов B и E.
Лосьон для ног с этикеткой «Проактив».
Оральный дезинфицирующий клей.
(8:33) Доктор Арлисс:
– Что она с собой делает, никого не касается.
(8:33) Доктор Райнхольд:
– Жулить по-дружески – это одно, а осознанно подвергать риску чью-то жизнь – совсем другое. Нельзя притворяться, что ты помогаешь людям, Фаулер.
(8:34) Доктор Эванс:
– Прости нас, Миранда. Мы правда ничего не знали.
Эти ребята так озабочены последствиями вовсе не потому, что приняли
Медсестра Хизер Фаулер, высоко подняв средний палец, хромает к выходу и объявляет Богу и миру:
– В жопу эту работу! Оставайтесь со своей хрюшкой!
– Эй, Фаулер! – кричу я, когда она подходит к дверям.
Она замирает и в последний раз оборачивается. Ни следа от былой красоты и уверенности – на сломанном каблуке неуклюже стоит грустная простушка с размазанной тушью под закипающими глазами.
Я делаю худшее, что может сделать женщина, внезапно получившая власть.
«Локоток-ладошка, глубоко дыши».
Я машу стерве.
Адам Скорупскас Невидимое граффити
Она безмятежно спала на полу в подвале пустого дома на Чалмерс-стрит, в восточной части Детройта. Из ее бедра торчал, покачиваясь, пустой шприц; рядом лежала Библия, плюшевый медвежонок и трубка для крэка.
Я так и не понял, как ей удалось сюда проникнуть – в свете фонарика было отчетливо видно, что у нее нет рук. Одна культя под головой, вторая – на груди. Желтый сарафан в мелкие оранжевые цветы. Азиатско-африканские черты лица. Ее ноздри чуть заметно трепетали. Луч фонарика образовывал вокруг головы подобие нимба. Позади на стене виднелся рисунок: зебра ест деньги, растущие на изрытой норами земле (собственно, это и были настоящие крысиные норы).
В моем сером веществе, соединяющем мозг с речевым аппаратом, закопошились обрывки фраз. Я взял блокнот, ручку и написал: «Привет, меня зовут Сизто Ломакс. Я инспектор заложенной недвижимости города Детройта. Извини, что молчу, – я немой. По правилам банка присутствие посторонних не допускается, поэтому ты должна освободить помещение. Хочешь в больницу?»
На ощупь кожа на ее культях казалась чешуйчатой, как у рептилии. Сама девушка весила не больше пустого чемодана. Зажав фонарик зубами, я подхватил ее на руки и по скрипучей лестнице вынес на улицу.
Девушку разбудили капли дождя, громко барабанящие по жестяному козырьку. Она стала отчаянно извиваться и, вырвавшись у меня из рук, с глухим стуком упала на землю. Скользнула взглядом по моей уродливой мексиканской физиономии. Откатилась подальше. Я поднес блокнот к ее лицу.
Прочитав записку, она немного расслабилась. Внимательно посмотрела на мою шею, которую пересекал длинный извилистый шрам. Вскинула летящие брови.
– Я пыталась сделать то же, что и ты. И в больницу не поеду ни под каким видом.
Внезапно ее затрясло и стошнило прозрачной золотистой жидкостью. Девушка еще несколько раз дернулась от рвотных позывов,
– Твою мать, опять не вышло, – отдышавшись, сказала она.
Мои безжизненные связки не издали ни звука в ответ.
– У тебя есть пистолет?
Я кивнул.
– Выстрели мне в голову, прошу тебя! Вчера я пыталась покончить с собой. Ты же сам инвалид и понимаешь, что без помощи нам никак.
«Может, у тебя просто черная полоса? – написал я. – Рано или поздно она закончится. Хочешь потусоваться со мной денек?»
Мимо проехала спортивная машина, оглашая окрестности рэпом из мощной стереосистемы.
Девушка прикрыла глаза.
– Ты не понимаешь. Каждая секунда только продлевает мою агонию. Я не могу больше терпеть. Умоляю, убей меня. Скажешь, что защищался.
Чернила в моей ручке неуклонно убывали. «У меня в машине лежат гамбургеры и имбирный эль. Как тебя зовут?»
– Я могу есть только под кайфом. У тебя доброе лицо. Наверное, ты быстро привязываешься к людям. Так зря ты со мной заговорил… точнее, написал. Меня зовут Лючи.
«У меня есть травка».
Лючи набрала в легкие воздуха и медленно выдохнула. Поднялась на колени, затем на ноги. Дождь шел стеной. Я сбегал в машину за синим зонтиком, по дороге мгновенно промокнув. Лючи вздохнула, когда я раскрыл зонтик у нее над головой. Мы побрели к машине, задевая друг друга боками. Въездная дорожка заросла, как и весь участок: бурьян доходил до окон второго этажа. Ветер трепал бесчисленные головы одуванчиков, и пух летел к небу – такая себе метель наоборот.
Я открыл дверь старенькой «короллы» и отодвинул переднее сиденье. Пол покрывал ровный слой мусора, так что Лючи было некуда ступить. Я попытался перепрыгнуть широкую лужу, но оступился и набрал полные ботинки воды.
Не успел я захлопнуть свою дверь, как Лючи открыла бардачок и стала с проворством шимпанзе шарить в нем ступнями.
– У тебя есть бумага?
Я протянул ей листик из блокнота. «Сначала пообещай мне как минимум один день. Хорошо?»
Она схватила записку зубами и выплюнула на пол. Я положил рядом с сиденьем щепотку травы. Она сбросила вьетнамки и за секунду свернула пальцами ног первоклассный косяк, которому позавидовал бы сам Боб Марли. Моим кривым рукам и не снилась такая ловкость.
«Ты не думала зарабатывать такими трюками?»
– Я не занимаюсь всякой фигней за деньги.
Я щелкнул старой зажигалкой с выгравированной надписью «В жопу коммунизм», которую нашел в доме на Кервилл-стрит.
«Ну, как будем праздновать?»
– Что праздновать?
«То, что ты жива!»
Она искусно подхватила зажигалку розовыми пальцами ног и прикурила свой косяк.
– Тоже мне повод. Просто очередной паршивый день, продолжение тоскливой и никчемной истории.
Мотор недовольно покашлял, но в конце концов завелся. Я пристегнул Лючи ремнем безопасности. От прикосновения холодной ткани она поежилась. Впереди зажегся зеленый свет – зеленый, как ее глаза. Из ее губ вылетали колечки дыма.