Абреки Шамиля [СИ]
Шрифт:
— От этой залы до выхода из пещеры осталось саженей триста, — обстоятельно докладывал младший из братьев. — От пещеры до укрепленного аула и версты не наберется, в седловине до сих пор лето, солнышко светит, овцы пасутся, чабаны на камушках греются.
— С перерезанными горлами, — грубовато добавил кто–то.
— Может и так, приглядываться было некогда. Часовых на выходе всего трое, играли в кости на лужайке напротив, на башнях дозорные, вдоль стен гарцуют патрули из трех–пяти всадников. Ворота заперты, если кто подъезжает, к нему выходят, но сразу не впускают.
— После нашего набега джигиты поумнели, — хитровато улыбнулся Николка, посмотрел на Панкрата. — Надо бы опытным глазом еще раз прикинуть, с какого бока лучше осаду начинать.
— Валунов перед выходом много? — раздумчиво спросил хорунжий.
— Я-ж говорю, одна круглая лужайка, сразу за нею седловина с подъемом к крепости.
— Тем
— Ноне осада нам ни к чему, не за тем придем, чтобы волынку разводить, — хмуро оборвал друга Панкрат, он до сих пор не мог отойти от гибели Егорши. — Прикидывать тоже больше нечего, расстояние от выхода из пещеры до входа в ущелье, через которое мы прошли в тот раз, небольшое, значит, изменений на местности никаких. Разве что тут по всей длине прикинуть ширину между стенами.
— Чтобы пушки протащить? — догадавшись, повернулся к старшему брату Захарка. — Я уже присматривался, колеса пройдут впритирку, но если какая мортира застрянет, тогда стоять будут все полки.
— Мортиру с лафета надо снимать и нести ее на руках, — подсказали из круга. — Мы так через перевал переходили, когда к туркам в гости нагрянули.
— Там этих пушек нужно — одной управимся, чтобы только ворота раздолбать, остальное на казацких плечах да на конских холках.
— Заворачиваем назад, — поставил точку в сходке хорунжий. — Кубыть, царские полки уж переправиться успели.
Когда передовые части русских войск заполнили просторную залу, в тоннель, ведущий к выходу из пещеры, нырнули пятеро отобранных Панкратом казаков во главе с самим хорунжим. Они тенями промелькнули перед глазами солдат и растворились в кромешной тьме дыры.
— От… дикое племя, — сказал вослед им кто–то из служивых. — Если бы не русский говор, ни за что бы не отличил от тех же горцев.
— Они горцы и есть, только обрусевшие, — пожал плечами его сосед. — Видал, как ногами перебирают, точно лезгинку без барабанов танцуют…
Перед самым выходом Панкрат надавил на запястье младшему брату, рвавшемуся вперед зверем, тот оттянулся назад, с неудовольствием пропуская Николку с Гаврилкой, переглянулся с замыкавшим группу Захаркой. Средний из братьев лишь почмокал губами, он понимал, что старший действует не только по своей воле, но и по указке отца с матерью. Оба вынули из ножен кинжалы, шмыгнули наружу вслед за опытными воинами. Они успели увидеть лишь два бездыханных тела у выхода из пещеры и услышать долгий хрип третьего абрека, словно к празднику на станичном базу зарезали барана. С неба светили яркие звезды, кувыркался между ними однобокий месяц, впереди, на склоне, вспыхивали рваным пламенем редкие факелы часовых, проезжавших дозором вдоль стен крепости. В самом ауле царили тишина и спокойствие, видимо, Шамиль не только верил в свою звезду, но и успел ее оседлать. Отчасти так оно и было, его путь к недосягаемым вершинам славы и последующей за ней пропасти унижения в России, на обыкновенном калужском подворье, когда калужанки сквозь дыры в заборе подглядывали за подмывающими задницы из горшков шамилевыми бабами, только намечался тонким пунктиром.
Наступление началось с первыми лучами солнца, к тому времени протянутые по пещере две мортиры подволокли поближе к воротам с двух углов крепости. Пушкари с обоженными порохом лицами и усами навели их на объекты и ждали сигнала. Между складками гор рассредоточилась конница с пехотой, войско было не столь великое, но привычное к ведению боя в горных условиях. За ночь сотня Даргана успела переместиться ко входу в ущелье, потому что по седловине, берущей от него начало, легче было подниматься в атаку на вражескую цитадель. В самом ауле паники не наблюдалось, скорее всего, горцы не догадывались, что их обложили, со стороны площади все так–же доносились дробные перестуки барабанов и гортанные вскрики танцующих. Разбойники отмечали очередной удачный набег на русские обозы со складами.
И сигнал к атаке прозвучал, несколько труб огласили окрестности пронзительными звуками, принудив сорваться со скал горных орлов и прыснуть врассыпную овечьи отары. Разом ударили мортиры, первые бомбы упали на аул, заскакали по улице, грозя живым шипящими фитилями, и взорвались, оглушительно и трескуче, просекая шрапнелью все вокруг. Заметались человеческие фигуры, вперемешку с обезумевшими конскими, вознеслись в небо руки женщин. И уже не барабанная дробь с торжествующими криками победителей–джигитов донеслись до наступающих, а вопли раненных с умирающими слабых людей. А пушкари продолжали пристреливаться, они заталкивали в стволы новые заряды, не жалея насыпали пороху на полки, грозили абрекам негаснущими фитилями. Второй и третий залпы оказались удачнее, бомбы легли еще ближе к сторожевым башням, заставив часовых разбежаться в разные стороны. Вскоре в воздух
Но кто и когда по собственной воле пытался избавиться от рабских оков. Несвобода тем и сладка, что позволяет не напрягать свой собственный разум.
Не успела конница преодолеть и половины расстояния до прибежища абреков, как на стенах объявились защитники цитадели. Первые стегающие выстрелы нарушили единый глас всадников, вплели в него инородные восклицания. Дарган с сотней занимал левое крыло, по правому склону торопился эскадрон русских гусар, по замыслу полковника, командующего группировкой, конники должны были встретиться в середине населенного пункта. Но сотник решил отрядить небольшую группу станичников к гусарам, он не допускал мысли, что Муса, кровник всей его семьи и грабитель, надумавший отнять у них с Софьюшкой добытые великим трудом сокровища, сумеет ускользнуть из его рук. Даже Шамиль не занимал столько места в его голове, сколько потомок проткнутого насквозь Софьюшкиной шпагой Ахмет — Даргана. Не потому, что он боялся очередных угроз главаря бандитов, а по той веками проверенной причине, что змеиное гнездо следует уничтожать под корень, иначе из него вновь выползет нечисть, не признающая ничего святого. И кровная месть будет продолжаться до бесконечности.
— Панкратка, кликни добровольцев и скачи к правым воротам, — на ходу обернулся Дарган к старшему сыну, пристроившемуся сзади него. Он нащупал свой оберег в конской гриве, покатал его между пальцами и добавил. — Мусу пропустить нельзя.
— Понял, батяка, — отозвался тот, обводя глазами свое окружение.
Через мгновение от лавы казаков отделилась плотная группа из десятка всадников, галопом пошла по диагонали к башне на правой стороне крепости. Станичники ворвались в аул первыми, крепкие лошади у них были словно членами их семей, не испытывая недостатка ни в чем. Воины пустили в ход приготовленные к бою пики, абреки пробегали некоторое расстояние и, проткнутые наконечниками насквозь, падали на землю, извиваясь угрями на острогах, другие палили из винтовок в небо как в овчинку. Солдаты из них получались никудышние, лишь стадная сплоченность, внешний вид да природная изворотливость, как в плохом театре, могли нагнать ужаса на новобранца. Хорунжий искал глазами конных бандитов, ходить Мусу по земле отучил он сам еще несколько лет назад.
— Петрашка, кровника ты запомнил на всю жизнь, — не переставая джигитовать шашкой, крикнул он младшему брату. — Просеивай верховых разбойников, чтобы ни один мимо не проскочил.
— Знаю, братка, — остервенело занося клинок над пешим горцем, оскалил зубы Петрашка. — Только бы попался, я бы и душу его не выпустил…
Захарка старался изо все сил, но удали и ловкости, какая наблюдалась у двух других братьев, у него было поменьше, хотя его как бы скользящим ударам могли позавидовать и бывалые воины. Вскоре рубка переросла в бойню, стрелявшие со стен абреки, увидев, что лавина конных прорвалась в крепость, попрыгали на землю и сломя голову бросились по укрытиям. Многие из них не сумели с первыми взрывами бомб обуздать лошадей, сорвавшихся с привязи и носившихся теперь по улице, давя женщин и стариков. Остальные верховые сбивались на площади в кучу, готовясь к прорыву через западню. Сзади напирали гусары из русского эскадрона, беспрерывное «а–а–а-а-а» затопило горный аул, нагнетая на жителей новых страхов. Горцы поднимали вверх винтовки, стремясь защититься от русских клинков, женщины с детьми кидались под копыта лошадей и умирали под ними, просеченные подковами. Панкрат загнал своих казаков в тупик между саклями, он давно бы повел всю группу на конных абреков, но силы стали неравными. Число их, успевших вскочить в седла, продолжало расти на глазах, вероятно, к ним прибавлялись местные жители, выскакивавшие из подворий. Требовалось дождаться подкрепления. Наконец от башни на другом конце улицы оторвалась конная лава, сметая все на своем пути, она тоже ринулась к площади. Впереди на кабардинце джигитовал шашкой Дарган, полы черкески с концами башлыка полоскались у него за плечами, делая его похожим на почуявшего добычу грифа–стервятника. На пути у сотни попадались не успевшие сплотиться в монолит пешие горцы и пытавшиеся огрызаться одиночными выстрелами всадники, их косили как сорняк, не останавливаясь.