Абреки Шамиля [СИ]
Шрифт:
— Я вот что скажу, до самой Червленой можешь ехать без опаски, — передохнув, сказал он. — Но за Червленой одному тебе ходу нет.
— Засада? — нахмурился Петр.
— Да не простая, а навроде кочевая — то в одних куширях объявится, то в других возникнет. Казаки вместе с русскими войсками отправились по горным углам усмирять немирных чеченов, а на кордонах остались одни малолетки. Вот абреки из правобережных аулов и повадились в те места, в которых дать отпору стало некому.
— Зазря русский царь делает горцам послабление, — не замечая, что начинает рассуждать как присланный на Кавказ москальский офицер, с неудовольствием покачал головой Петр. Он вспомнил сумятицу в оставленной позади Наурской станице. — Про Мусу Дарганова, главаря банды разбойников, слыхал что–нибудь?
— Как раз этот Муса и держит весь отрезок пути почти до границы с дагестанскими горными аулами, — последовал исчерпывающий ответ охотника. — Абрек перестал признавать все местные законы, лютует как покалеченный бирюк.
— Он и есть обрубок от настоящего человека. Дал бы Господь с ним расквитаться…
До
— Куды ты, ч-черт, — донесся из–за спины звонкий девичий голос. — Не знаешь, что–ль, абреки там!
Но теперь казака вряд ли бы кто остановил, пролетка вынеслась за околицу, помчалась через луг к темной стене леса. И чем ближе она к ней подкатывала, тем спокойнее становилось на душе у возницы, будто с проломом зубчатого забора с треском отдерется от тела множество успевших накопиться грехов. Петр взмахнул кнутовищем и еще раз огрел вдоль спины выкатившего глазные яблоки скакуна, позади заекали селезенками два запасных коня. В груди у него разгорался дикий азарт, ведомый только людям, свободным от рождения. По лицу захлестали ветки, за одежду уцепились колючки, они вырывали материю клоками, норовя расцарапать и тело. Петр нахлобучил фуражку на уши, как умел закрылся локтями, и все равно получал ударов столько, что их хватило бы на целый казачий отряд.
Наконец лес кончился, казак облегченно перевел дыхание — одна преграда осталась позади. Коляска стрелой помчалась к желтым зарослям камыша с коричневыми махалками. Возницу и его коней с ног до головы обсыпали тучи семян, твердые крупушки застрочили картечью по передку, по кожаным бокам двуколки. И в этот момент раздался оглушительный выстрел. Фуражка у Петра подпрыгнула над головой, успев оцарапать лоб околышем, и пропала за опущенным задником пролетки. Не осознав до конца, что произошло, студент инстиктивно поджал ноги под себя и стукнулся ягодицами о ходившее ходуном днище. Еще несколько выстрелов просвистели над облучком, превратив в лохмотья кожу на спинке сидения. Видимо стрелявшие не хотели убивать коней, метясь лишь в седока. Петр схватил приткнутую в угол пролетки винтовку, не целясь, послал пулю в камышовый сухостой, затем разрядил туда же и пистолет. На некоторое время наступила тишина, нарушаемая лишь скрежетом по обшивке пустотелого тростника. Казак спешно загонял в патронник очередной патрон, он со злорадством думал о том, что обязан убить хотя бы одного разбойника, иначе душа останется неотомщенной. Он успел зарядить винтовку и сделать выстрел в то место, в котором прятались разбойники. Новый залп сразу из нескольких ружей стегнул будто шрапнелью по бортам двуколки, жеребец взметнулся вверх и с размаха грохнулся на дорогу, ломая оглобли и обрывая постромки. Визг смертельно раненного животного огласил пространство. Бежавшие следом два других коня с разбега врезались в задник коляски, они захрипели от страха и боли, морды на мгновение зависли над возницей, прижатым скоростью к передку. Каким–то чудом Петру удалось схватить одного из них за сбрую и повиснуть на ней, не давая возможности коню убежать. Вторая лошадь рванулась в сторону, она порвала поводок и, едва не опрокинув экипаж, ринулась в заросли. Казак притянул к себе конскую голову, уцепился пальцами за уздечку, ногтями другой руки одновременно впиваясь в лошадиный храп:
— Тихо, тихо… — горячо задышал он в ухо жеребца. — Не шали, а то ноздри наизнанку выверну…
Лошадь дрожала всем корпусом, из груди у нее вырывалось запальное дыхание, но сильная боль в ноздрях заставляла подгибаться ее передние ноги. Воспользовавшись этим, Петр свободной рукой обхватил конскую холку, приник к ней телом:
— Спокойно, Машук, спокойно, — уговаривал он жеребца, как своевольную бабу. — Нам еще рано складывать свои головы, еще домой надо поспеть…
Скакун начал успокаиваться, сейчас он чувствовал лишь одну боль в ноздрях, разодранных до крови ногтями его хозяина. И как только казак понял, что теперь жеребца может напугать лишь очередной ружейный залп, он ослабил железную хватку, по прежнему не вытаскивая пальцев из храпа. Пошарив вокруг, нащупал рукой перевязь от шашки, перекинул ее через себя. Затем изловчился зарядить винтовку, забросил ее за спину, то же самое проделал с пистолетом, который запихнул за пояс. Осмотрев пролетку, подтянул поближе сакву с деньгами и подарками. Оставалось напрячь закостеневшее в неловкой позе туловище и самому перекинуться на спину кабардинца. Продев концы веревки через ручку дорожной сумки и пропустив их под поясной ремень, Петр завязал концы на узел и по крутой шее
А вокруг стояла первозданная тишина, нарушаемая лишь костяным стуком пустотелых трубок, казалось, никакой стрельбы не было, а засада приснилась в кошмарном сне. И так оно и было бы на самом деле, если бы не поломанная под ногами пролетка, да не сляканье крови между засунутыми в ноздри скакуна пальцами. Скорее всего, разбойники дожидались какого–либо звука от разбитого экипажа, не решаясь рисковать собственными жизнями. Но Петр знал, что пройдет всего несколько минут и все вокруг закружится в новой смертельной пляске. И тогда пощады ждать будет не от кого. Выдернув из кармана складной ножик, он обрезал кожаный повод, затем перекинул оставшийся конец на шею лошади. Улучшив момент, оттолкнулся ногами от днища двуколки и влетел на спину кабардинцу, сразу постаравшись на ней распластаться. Казаку было не привыкать управлять конем без уздечки, он знал, за что нужно потянуть, чтобы тот ветром помчался в нужном направлении. Сдавив бока коленями, он вытащил пальцы из окровавленных ноздрей жеребца и тут–же уцепился ими в его гриву.
— Пошел, Машук, — зашептал он ему на ухо, подтолкнул под брюхо носками ботинок. — Давай, родимый, нам надо похитрее выскочить из лумырей с куширями, а там нас и пуля–дура не догонит.
Конь выдул из ноздрей огромный красный пузырь, беспокойно переступив копытами, обошел коляску сбоку. Он до сих пор не мог избавиться от чувства жгучей боли в носу. Петр увидел на дне двуколки еще одну сакву, набитую продуктами. Губы его свела гримасса презрения.
— Подавитесь, шакалы, — не повышая голоса прошептал он. — На большее вы не способные, как только разбойничать, да ходить в нужник.
Испуганно отскочив от убитой лошади, лежавшей на дороге, кабардинец утробно всхрапнул и, выворачивая шею, затрусил к выходу из зарослей. Всадник пока не понукал его переходить на галоп, вжавшись в холку он хотел лишь одного, как можно дальше и незаметнее отъехать от повозки, чтобы абреки подумали, что лошадь сама отправилась домой. Но у разбойников были другие планы, они не желали упускать даже части своей добычи. Двое из них вдруг вырвались из зарослей по ходу движения скакуна и заспешили ему навстречу, держа в руках ружья дулами вверх. Один скользил впереди, второй немного сзади, он вроде подстраховывал своего товарища. Сухостой загремел и за пролеткой, Петр оглянулся и невольно встряхнулся плечами. Из камышей на тропу один за другим выезжали всадники, их было много, все они заросли крашенными хной дремучими бородами с усами. Но был среди них джигит, который смотрелся в седле странно, он ехал не прямо, а как бы боком, отворачивая назад правую часть тела. Петр сузил зрачки и тут–же отвернулся, чтобы возникшая в сознании догадка не сковала его леденящим холодом. Абрек как две капли воды походил на его истязателя Мусу, которому он вслед за старшим братом Панкратом укоротил туловище, рубанув шашкой по левой руке. Надежда на спасение начала таять призрачным дымком в предвечернем воздухе, казак знал наперед, как поступит со своим кровником чеченец. Вряд ли он предоставит ему возможность умереть от первого удара саблей или от первой пули, смерть ожидалась долгой и мучительной. Петр снова впился глазами в не имевшую конца тропу, закрипев зубами, машинально отметил про себя, что идущие навстречу разбойники по прежнему не замечают его и что ружья они продолжают держать дулами вверх. Шальная мысль загуляла в голове хмелем от лишней чарки с чихирем, потребовалась большая сила воли, чтобы она воплотилась в реальность. Казак понял, что является хозяином положения, и он немедленно решил воспользоваться просчетом бандитов.
Выхватив шашку из ножен, Петр рванул гриву коня на себя, одновременно всаживая каблуки в его бока. Кабардинец взвился раненным зверем и понесся прямо на абреков, высоко задирая передние ноги. Чеченцы поздно разглядели всадника, слившегося с конской холкой, а когда заметили его, из их глоток вырвался гортанный вопль изумления. Они попытались вскинуть ружья и выстрелить, но сделать этого им уже не удалось. Обрушив шашку на первого бандита, казак развернул ее плашмя и пустил под горло второму, идущему следом за ним. И сразу забил ботинками под брюхо лошади, не переставая терзать ее за гриву. Позади раздались громкие проклятья и звуки беспорядочных выстрелов. Но студента это уже не испугало, он ухмылялся во весь рот улыбкой победителя, зная наверняка, что выстрелить прицельно и догнать его абреки теперь не смогут, потому что у них на пути торчала оглоблями вверх разбитая двуколка, а на тропе валялись труп коня с телами их убитых товарищей.
Кабардинец рвался вперед как ветер, уже завиднелся далекий просвет, уже под копытами не так стала прогинаться почва. Сам воздух показался пахучим и сладким, как весенний липовый мед, когда его только что собрали и поместили в дубовые колоды. До станицы Стодеревской оставалось всего ничего — проскочить небольшую чинаровую рощу и вихрем пролететь через просторный луг, с которого в это позднее время наверное угнали уже стада. А там до поста с русскими солдатами останется рукой подать. Да и в самой станице, заслышав выстрелы, не станут равнодушно дожидаться дальнейшего развития событий, а вскочат на лошадей и выедут навстречу. Перед тем, как вылететь из камышевых зарослей, Петр вытащил из–за пояса пистолет и оглянулся назад. Ему очень хотелось подстрелить Мусу, он был уверен, что этот человек гонится за ним во главе своей банды. Но кособокого абрека впереди не оказалось, лишь стелились в бешенной скачке кони других разбойников. Наконец казак увидел того, кого искал, Муса уткой раскачивался в середине бандитской цепочки. Петр понял, что попасть в кровника он при всем желании не сумеет, лишь истратит пулю впустую. Злорадно засмеявшись, он сунул пистолет обратно за пояс и закричал в чуткое ухо коню: