Абреки Шамиля [СИ]
Шрифт:
— Итак, вы согласны доказать свою правоту любыми способами, — с той же оскорбительной усмешкой обратился он к своему противнику, облаченному в новенький фрак. — Я вас правильно понял, господин русский казак?
— Именно так, милостивый государь, — принимая вызывающую позу, отозвался тот. — Что вы желаете этим сказать?
— На этом ковре висит старинное оружие, принадлежащее семейству Свендгренов, — не оборачиваясь назад, соперник указал рукой на стену позади себя. — Я предлагаю вам поединок на любом из клинков, или даже пистолетов, на выбор. Пусть нас рассудит это боевое оружие и вместе с ним провидение, имеющие отношение только лишь к этому дому.
— Согласен, — понимая, что дуэли вряд ли избежать, и что решение назревшего вопроса в какой–то степени справедливое, кивнул головой Захар. — За кем вы оставляете выбор клинков?
— Вы решили драться на саблях или на палашах? — вместо ответа удивленно причмокнул губами швед. — А почему не на дуэльных
— Мне спешить некуда, — сбрасывая с себя фрак и оставаясь в одной рубашке, отрывисто сказал Захар. Он быстрыми шагами подошел к ковру и снял с него русскую саблю, обладавшую удобством и имевшую плавный изгиб. — Прошу, господин хороший, теперь ваша очередь взять клинок в руки.
Холодно кивнув неправильной формы головой с широким пробором в светлых волосах, соперник, облаченный в костюм матерого волка, почти не глядя сорвал с креплений точно такую же саблю, со звоном выхватив клинок, отбросил ножны поверх лежащих на кровати перчаток.
— Господин казак, я к вашим услугам, — принимая мушкетерскую стойку, с пафосом провозгласил он. — И давайте не будем терять времени.
Захар мигом сообразил, что кавалерийский офицер вряд ли когда дрался в пешем солдатском строю, тем более, сходился с противниками в поединках на армейских саблях. Его раскоряченная фигура говорила о том, что ему больше подошла бы дворянская шпага, нежели обыкновенный увесистый клинок, хотя роста он был немалого. Оставалось не попасть под размашистый удар и постараться самому с ловким казачьим приемом опередить соперника. Захар занес оружие над головой и привычно рассек перед собой воздух по косой линии, примечая, какой выпад последует от стоящего перед ним претендента на руку его невесты. Швед отреагировал моментально, он бросил туловище вперед, стараясь попасть саблей посередине клинка противника, чтобы детским способом вырвать его из рук Захара. То есть, скользнув лезвием по лезвию, обкрутить свое оружие вокруг ручки чужого клинка и дернуть его на себя. Казак как бы поддался силе, он расслабил руку и тут–же вышел из закрученного соперником жесткого сверла сильным рывком сабли на себя. Вилен Карлсон отскочил назад, он пока не догадался, что ему противостоит опытный воин, за спиной которого не одна битва с горцами и не один поединок со злыми абреками из их среды, не уступающими в ярости с ловкостью любому европейцу, искусному в ближних боях. Швед снова приготовился к атаке, сделав ложный выпад правой ногой, он подтянул левую ступню, и тут–же, перенеся на нее тяжесть тела, с замаха пустил лезвие под подбородок жениха Ингрид. Конец острия прошел в половине вершка от расстегнутого ворота рубашки Захара. Но казак не отскочил назад, сберегая лишние четверть сажени, он лишь откинулся головой, чтобы в следующее мгновение самому совершить похожий на змеиный бросок. Острие сабли вспороло толстую ткань костюма противника, обнажив на уровне ключицы белое тело, из неглубокой раны показалась неровная строчка крови. Она возбуждала, эта расползающаяся по коже кровь, словно обладала древними заклятиями, призывающими насладиться ею вволю и подпасть под ее власть.
В груди у Захара стал образовываться прохладный пузырек знакомой до зубовного скрежета жестокости, принуждавший его драться как бы без души, но с полным контролем над своими действиями. Движение его все больше становились экономными и целенаправленными, во всей сухопарой фигуре начали чувствоваться звериные повадки, заставляющие противника ошибаться из–за своей непредсказуемости. Швед вдруг осознал, что вызвал на поединок не вымуштрованного европейца, действия которого были предельно ясны, а как бы саму природу, ощетинившуюся от посягательств на нее тысячами невидимых ядовитых стрел, каждая из которых имела право сразить его наповал всего одним незаметным уколом. Но было уже поздно, в глазах его соперника появился дикий блеск, загасить который смогла бы теперь лишь одна его смерть. И швед, не желая признавать своего поражения, бросился напролом, как ходили когда–то его предки, немецкие псы–рыцари — тупорылой свиньей. Короткая схватка привела к тому, что сабля потомка рыцарского рода сделала в воздухе сальто мортале и воткнулась острием в ковер, увешанный оружием от верха до низа. Она будто твердо решила занять свое законное место. Кавалерийский офицер, облаченный в костюм матерого волка, беспомощно развел руками в стороны, не зная, на чем остановить свой взгляд. У него даже мысли не возникло броситься к ковру и сорвать с него другой клинок. А может он понимал, что добежать до стены все равно не удастся, слишком легким и быстрым попался ему соперник, по лицу которого было видно, что он мало думает о пощаде к своим врагам.
Между тем Захар воздел саблю и вознамерился пустить ее под воротник шутовского костюма на противнике, телом его двигало лишь одно желание — довести начатое дело до конца. Тем более, что ссору затеял не он, а этот хлыщ с неправильной формы башкой, решивший претендовать на руку и сердце
И в это время по двери кто–то сильно ударил, она распахнулась и в комнату вбежала бледная хозяйка замка, облаченная в незатейливое широкое платье, больше похожее на домашний халат. На ногах у нее красовались меховые тапочки. За спиной девушки остановился широкоплечий слуга, принесший перед этим одежду. Было ясно, что это он предупредил о поединке свою госпожу и открыл для нее двери.
— Захар! — коротко выстрелила Ингрид именем своего возлюбленного. И тут–же потребовала. — Захар, опомнись!..
Казак лишь в последний миг успел развернуть саблю, припечатав ее плашмя ко лбу противника. Почувствовал, как сочно вмялся клинок в кожу, увидел, как из–под него выдавилась кровь. Ударив по инерции соперника плечом в грудь, он заставил его отлететь к стене и стукнуться затылком о штукатурку. Швед обмяк, медленно сполз на паркетный пол.
— Захар! — как заклинание повторила Ингрид, она прижала руки к груди. — Зачем ты это сделал?
Жених девушки выпрямился, затем перевел дыхание и, осмотревшись, прошел в угол комнаты, где лежали ножны, отброшенные туда перед поединком. Вложив в них саблю, он повесил оружие на прежнее место, передвинулся к раскиданным на диване своим вещам. И молча стал переодеваться в свой серый костюм в крупную коричневую клетку и в такие же брюки. Когда влез в ботинки из крокодиловой кожи, обернулся к невесте, стоявшей возле открытой двери, и спросил:
— Сударыня, когда прикажете мне отсюда уезжать?
Опустошенный дуэлью, он стал спокойно ждать ответа. Сейчас ему было все равно, в какой форме он последует.
— Кто тебе такое сказал? — воззрилась на него Ингрид, не переставая бросать встревоженные взгляды в сторону распростертого на полу бывшего своего кавалера. — И почему ты спрашиваешь именно про это, а не про что–то другое?
— Потому что так мне приказывал друг твоего детства, который все–таки успел получить свое.
В комнате установилась тишина, лишь слышно было, как бурно дышит девушка и как скрипит толстыми ботинками коридорный. Слуга исполнил свою миссию, но ссора могла иметь продолжение, поэтому он не торопился уходить. Наконец Ингрид оторвала от паркета подошвы своих домашних тапочек и подошла к Захару,
— Ты приехал ко мне, а не к моему бывшему другу, — она заглянула жениху в его темные зрачки, положив ладони на его грудь, с тревогой спросила. — Как ты думаешь, он не умер?
— Здоровый твой Карлсон, — облегченно засмеялся Захар. — Пусть благодарит тебя, потому что ты, Ирэн, спасла ему жизнь. А я бы ему личных оскорблений не простил. Знаешь, что он мне сказал?
— Скажи, если не секрет?
— Что я тебя не достоин.
Казак переступил с ноги на ногу и попытался всмотреться в огромные голубые зрачки любимой девушки. Она улыбнулась всеми овалами своего молодого красивого лица, затем притянула голову Захара к себе и как маленького поцеловала его в лоб:
— Это Вилен Карлсон не достоин тебя, а ты у меня единственный… На всю жизнь.
В огромном и прохладном зале приемов, к которому вела узкая мраморная лестница, начали собираться гости, приглашенные на должное состояться в семействе Свендгренов значительное событие. С другой стороны помещения вниз спускалась еще одна такая же лестница, ведущая сразу и в покои хозяев, и на выход из замка. Графы, бароны, герцоги, другая знать, до этого неспешно гулявшие по многочисленным комнатам, увешанным картинами и уставленным скульптурами, стали занимать свои места вдоль стен с горящими медными канделябрами и светильниками в нишах. Хрустальные люстры, спускавшиеся с потолка на длинных медных же цепях, осыпали мелкими световыми кружевами паркетные полы, покрытые лаком и отшлифованные, уподобив их вечернему пруду со склонившимися над водой жасминовыми кустами. Захар стоял рядом с Ингрид в противоположном от входа конце зала, в то время как отец и мать девушки дежурили у его дверей. Всю стену за спиной молодых занимала огромная картина, написанная маслом, на которой были изображены два рыцаря в доспехах и с длинными мечами в руках, восседавшие на мощных скакунах. Они сцепились в смертельном поединке прямо перед королевской ложей. В ней сбоку венценосной особы с любопытным взором ужималась от охватившего ее страха бледная девушка с горящими глазами, видно было, что одним из рыцарей являлся ее возлюбленный. Она терзала в руках белый платок, не замечая, что царственного вида дама, ее мать, давно наблюдает за ней, не выказывая никаких чувств. Этой девушкой, по рассказам Ингрид, являлась ее прабабка, вскоре вышедшая замуж за одного из поединщиков. Картина поражала величием драмы, происходящей на глазах у публики, и равнодушием к ней со стороны власть предержащих. По бокам ее возвышались две статуи рыцарей с опущенными забралами, положивших руки в железных перчатках на рукояти длинных мечей, а посередине распустилась лотосом беломраморная чаша, наполненная водой.